– Извини, это моя работа, – одними губами произнес Тайло и толкнул его указательным пальцем. Этого хватило, чтобы Флинн потерял равновесие и сорвался вниз.

Падал Флинн очень долго, поэтому у него был вагон времени, чтобы обрушить самые страшные проклятия на голову психофора.

Спустя вечность – или чуть меньше – он упал прямо на стул, оказавшись на дне ямы. По кругу стояли высокие шкафы с фонарями на полках (похожими на те, которые держали статуи ангелов на площади). Золотистый свет мягко вытеснял тьму. Напротив Флинна сидел старик с темно-коричневой кожей – ссохшейся и морщинистой. Она складками свисала с тела, будто костюм не по размеру.

Всевидящий открыл единственный глаз, внутри которого бушевал лесной пожар. Флинн замер. Ему померещилось, что он стал стеклянным и теперь сквозь него можно читать газеты.

Сначала старик ничего не делал – только глазел, – а потом встал и, угловато двигаясь, проковылял вдоль шкафов. Он остановился, узловатыми пальцами взял один из фонарей и, вернувшись на место, поставил его у своих ног.

Старик нагнулся и сомкнул пальцы на запястье Флинна. Казалось, стоило дернуться, и рука одноглазого рассыплется подобно трухлявому пню. Но это впечатление было обманчивым. Старик очень крепко держал свою добычу – не вырваться. Шкафы исчезли, их впитала тьма, вышедшая из стен. Теперь только фонарь и огненный глаз освещали все вокруг. Воздух загустел и сложнее проникал в легкие. Послышался протяжный гул, напоминавший жужжание пчелиного роя.

По стенам побежали образы прошлого. Самые болезненные воспоминания, которые Флинн так долго пытался спрятать под пластом забвения, кружились перед глазами. Груз вины свалился на него, придавив непомерной тяжестью.

Флинн пытался вырваться из плена этого ненавистного старика, пробудившего в нем столько горьких воспоминаний, но у него не получалось. Он ничего не мог изменить, продолжая плыть по реке памяти, ударяясь о скалы своих ошибок.

Образы пропали так же неожиданно, как и появились. Комната вновь погрузилась в полумрак. Флинн решил, что все кончилось, но это оказалось лишь началом. Свет в фонаре посинел и начал рождать искры, которые высоко поднимались и превращались в бабочек. Они густо облепили стены, не оставив даже крохотного островка пустого места. Их синие крылья трепетали в такт сердцебиению Флинна.

– Нет, только не это. Остановитесь, прошу, только не это воспоминание, – умолял он.

Грудь сдавили тиски боли и вины. Флинн был готов отдать все на свете, только бы старик остановился, только бы забрал это одно-единственное воспоминание и спрятал – куда угодно, только бы подальше от него. Но Всевидящий не прекращал изощренную пытку, вновь и вновь прокручивая самое болезненное воспоминание, будто с первого раза ничего не понял. А может, просто наслаждался чужой болью.

Флинн думал, что он вот-вот сойдет с ума. Столько раз он пытался все забыть, жить дальше, словно ничего не произошло. Столько раз убеждал себя, что поступил правильно, что у него не было выбора, хотя в глубине души отлично понимал, что это не так. То, что он сделал, изменило его навсегда. Он стал тем, кем стал. И прощения ему не было.

Руку Флинна охватил синий огонь, который переметнулся и на бабочек, сжигая одну за другой, превращая их в пепел сожаления. Он почувствовал такую острую, нестерпимую боль, что тут же отключился, провалившись во тьму подсознания.

Открыв глаза, Флинн закричал, как после ночного кошмара. Тайло висел над ним и тоже кричал, широко раскрыв рот. Флинн растерялся и умолк.

– Я рад, что ты успокоился, – безмятеж