Санитары ухватили каталку с Эмили и быстро повезли ее, скрежеща колесами, к дверям больницы. Леон с доктором соскочили на асфальт и затрусили следом.
– Есть у вас даймы? – прокричал доктор.
– Лаймы? Зачем?
– Даймы! Десятицентовики!
– Нет, извините, – ответил Леон. – А доллар вас не устроит?
– Не для меня, для вас! – прокричал доктор. Они прошли через вращающиеся двери. Он понизил голос: – Не для меня, для вас. Для телефона! Вам же захочется позвонить, сообщить о ребенке.
– Кому я могу звонить? – спросил, разведя руками, Леон.
Доктор остановился, повторил самому себе:
– Кому он может звонить!
Лицо его опять озарилось искренним восхищением, с каким он слушал в «скорой» рассказ о детской кроватке.
Тут медицинская сестра приподняла накрывавшую Эмили простыню, увидела пропитанные кровью газеты, фыркнула и побежала рядом с носилками, которые уже катили по коридору. Другая сестра взяла Леона за локоть и повела к сидевшей в стеклянном закутке машинистке. Все пришло в движение – гладкое, расторопное, сопровождавшееся быстрым перестуком. Доктор остался один.
Собственно говоря, про него на время забыли. Когда же Леон и Эмили вспомнили о нем, найти его не удалось. Он словно растворился в воздухе. «Он ничего не просил передать?» – поинтересовался Леон у медсестры. Та не поняла, о ком речь. Из родильного отделения вызвали другого врача, акушера. Он сказал, что роды прошли хорошо, ребенок здоров. С учетом всех обстоятельств, сказал он, Эмили следует испытывать благодарность. «Да, – ответил ему Леон, – благодарность к доктору Моргану. Кроме прочего, он даже стоимость своих услуг не назвал». Однако здешний врач никогда не слышал о докторе Моргане. И в телефонном справочнике тот не значился. Он словно и не существовал.
Позже (всего несколько недель спустя, когда воспоминания о родах потускнели и обоим стало казаться, что дочь была с ними всегда) они почти готовы были поверить, что этот человек им привиделся – что это их воображение в минуту нужды нарисовало его. Красная шапочка с помпоном, говорила Эмили, наводила ее на мысль о гноме. Он и вправду мог быть персонажем сказки, так она говорила, – эльфом, троллем, гоблином, которые находят детей под капустой, отдают в руки приемных матерей и исчезают.
1968
1
Наверное, его можно было назвать человеком, который разваливается на куски. Не исключено, впрочем, что он и на свет появился кусками, не пройдя положенной сборки. Различные части его тела плохо состыковывались одна с другой. Тощие волосатые конечности соединялись слишком крупными суставами; заросшая черной бородой челюсть подвешена была неуклюже, как у Щелкунчика. Да и различные части жизни Моргана протекали словно по отдельности. Жена почти никого из его друзей не знала. Дети ни разу не бывали у него на работе: их мать говорила, что он работает в небезопасном районе. Увлечение прошлого месяца (перетяжка струн на выкупленном в ломбарде банджо с намерением стать затем, и это в сорок два года, музыкантом) не имело ничего общего с увлечением нынешнего: теперь он писал научнофантастический роман, которому полагалось обогатить его и прославить. В романе рассказывалось о гибели Земли. Все эти появившиеся недавно летающие тарелки, утверждалось в романе, принадлежат существам, которые точно знают, что через полтора года наше Солнце выгорит и погаснет. Над Землей они снуют не просто так, развлечения ради, но чтобы выяснить, какое оборудование понадобится, чтобы переместить нас всем скопом на другую планету, в гораздо более устойчивую солнечную систему. Первую главу он написал, однако начальное предложение второй ну никак ему не давалось. |