Д'Ожерон расхохотался над этими словами флибустьера.

— Успокойся, горячая голова, — сказал он, — я не говорил, что отказываюсь.

— Ну и прекрасно!

В эту минуту в залу вошел человек; на одно мгновение он остановился на пороге двери, бросил вокруг подозрительный взгляд, потом, узнав, без сомнения, двух человек, которые одни находились в гостинице, снял плащ и решительным шагом направился к ним.

— А-а! — вскричал Пьер. — А вот, наконец, и Филипп! Здравствуй, друг, — прибавил он, протягивая ему руку.

— Здравствуй, Пьер, — ответил вновь пришедший, — я здесь, чего ты хочешь от меня? Ей-Богу, дело должно быть стоящее, а не то, предупреждаю тебя, я рассержусь, что ты заставил меня прийти сюда, когда я надеялся провести время гораздо приятнее.

Пьер расхохотался.

— Смотри, — сказал он, указывая на д'Ожерона, который, увидев своего племянника, отодвинулся немного в тень.

Филипп обернулся к нему.

— Э-э! — весело вскричал он. — Я не ошибаюсь, добрый дядюшка, неужели это вы?

— Кто же еще это может быть? — спросил Пьер насмешливым тоном.

— Ты рад видеть меня, племянник? — спросил старик.

— Неужели вы сомневаетесь, дядюшка? — вскричал Филипп, бросившись в объятия, раскрытые ему д'Ожероном.

— Нет, не сомневаюсь, — ответил тот с волнением, — я знаю, что ты меня любишь.

— Благодарю, дядюшка. Какой добрый ветер занес вас в наши края? Вы приехали у нас поселиться? Это был бы приятный сюрприз для меня.

— Может быть, племянник. Не стану говорить ни да ни нет, это будет зависеть от некоторых условий.

— Посмотрим, что это за условия, дядюшка; предупреждаю вас, что я приму их с закрытыми глазами.

— Хорошо, но ты слишком спешишь.

— Почему же? Разве я не должен желать, чтобы вы жили со мной?

Говоря таким образом, он взял стул и сел между дядей и приятелем.

Филипп был красивый молодой человек лет двадцати шести, с гибким и стройным станом; его несколько худощавое тело, казалось, было одарено необычайной силой и редкой ловкостью. Лицо его было изумительно красиво; оно показалось бы даже женственным, если бы не яркий блеск его черных глаз, вспыхивавший при малейшем волнении, и выражение неукротимой решимости, которое оно тогда принимало. Несмотря на более чем простой костюм, во всей его наружности было врожденное изящество, обнаруживавшееся без его ведома и указывавшее на аристократическое происхождение молодого человека.

Дядя с удовольствием его рассматривал и, по-видимому, не мог на него насмотреться. Молодой человек улыбнулся и, поцеловав старика, сказал:

— Почему вы не предупредили меня о вашем приезде, дядюшка? Я был бы так рад узнать, когда вы приедете. Нехорошо удивлять меня таким образом.

— Ты сожалеешь об этом, племянник?

— Напротив, только я бы предпочел, чтобы было иначе.

— Это было невозможно, Филипп, мое присутствие здесь должно оставаться неизвестным для всех, я приехал инкогнито.

— А! Это совершенно меняет дело!.. У вас, конечно, есть какой-то план?

— Да, — перебил Пьер, — и даже большой план.

— Скажите, пожалуйста! Тебе, кажется, это известно?

— Еще бы!

— Хорошо, стало быть, дядюшка и мне скажет.

— Именно это я и собираюсь сделать, тем более что хочу знать твое мнение.

— Что бы это ни было, я с вами согласен, дядюшка.