— Я его отблагодарю, — сказал маркиз.

— Благодарность, которую он поймет лучше всего и которая больше других ему польстит, брат, — это если ты согласишься пожать ему руку.

— Он достоин этого отличия, сестра, и, конечно, несмотря на расстояние, разделяющее нас, я непременно это сделаю.

Ничего большего донна Клара не могла требовать от надменного дворянина и не настаивала.

— Я заставила Бирбомоно купить под чужим именем этот дом, и с тех пор всегда здесь жила, но часто оставляла его, иногда даже на целые месяцы и годы, под надзором чернокожего невольника по имени Аристид, которого я купила ребенком. Что еще сказать тебе, брат? Скрываясь то под одними одеждами, то под другими, я общалась с буканьерами, исходила остров вдоль и поперек, даже ездила в Мексику, где мой отец был вице-королем. Я сделала еще больше: я пересекла море и объехала Францию и Испанию, отыскивая своего ребенка, осматривая самые жалкие деревушки, входя в самые бедные хижины… и все напрасно, все!

Она заплакала. Брат глядел на нее с сочувствием, не смея помешать ей; горесть этой несчастной матери казалась ему так же велика, как и древней Ниобеи. Клара лихорадочным движением отерла слезы и продолжала прерывающимся голосом:

— Два раза мне казалось, что я напала на след, и сердце мое начинало биться сильнее от надежды. Первый раз в Мадриде я нечаянно узнала, что мой отец усыновил какого-то ребенка и воспитывает его так старательно и нежно, как будто связан с ним кровными узами; ребенка этого я видела, ему было тогда около шести лет, он был красив. Его мужественные и гордые черты показались мне имеющими сходство с одним человеком; я сумела приблизиться к этому прелестному ребенку и разговорилась с ним. Его звали Гусман де Тудела, но это имя могло быть подложное. Я осведомилась… увы, я ошиблась, это имя было его собственным! Обманутая надежда чуть не свела меня с ума.

— Бедная сестра! — прошептал маркиз, подавляя вздох. — Что же ты сделала тогда?

— Я уехала, я оставила Испанию, как проклятую землю, однако, признаться ли тебе, брат, воспоминание об этом ребенке никогда не выходит из моих мыслей. Я еще слышу звуки его голоса, нежного и свежего, заставлявшего дрожать мое сердце, после стольких лет черты его так свежи в моей памяти, что если бы случай свел нас, я узнала бы его, я в этом уверена. Не странно ли это, скажи, брат?

— Действительно, очень странно, милая Клара, но, пожалуйста, продолжай. Этот ребенок теперь превратился во взрослого мужчину, и я также его знаю, он сейчас в Америке, и, может быть, всемогущий Господь сведет вас вместе.

— Ты как-то странно говоришь это, Санчо.

— Не приписывай моим словам больше важности, чем они имеют в действительности, сестра, продолжай, я слушаю тебя.

— Во второй раз здесь, на Эспаньоле, около двух лет тому назад, случай привел меня в городок Сан-Хуан. Я вошла в церковь; по окончании молитвы я выходила, когда очутилась возле кропильницы, лицом к лицу с очаровательной молодой девушкой, которая протягивала мне пальцы, орошенные святой водой. Не знаю, почему, но при виде этой незнакомой юной девушки я вздрогнула, сердце забилось в моей груди, она поклонилась мне с кроткой улыбкой и ушла. Несколько минут я стояла не двигаясь, в странном волнении, сжимавшем мне сердце, как в тисках, устремив на нее глаза и смотря, как она уходит.