— Фабиана, я знаю, вы обе сговорились. Я сам скажу тебе, раз ты не хочешь этого сделать… Вы целились на мое богатство. Это очевидно… Не нужно быть такими хитроумными, чтобы

догадаться. Муж Вероники часто бывал в Америке. Я думаю, что он торговал лошадьми или чем–то вроде этого. Мой отец заправлял грузовым транспортом. Лошади… Транспорт… А? Видишь, где связь?

На этот раз Фабиана открыла глаза.

— Ага, я вижу, ты заинтересовалась. Начала понимать, что бедный Дюваль не такой уж и дурак! И в то же время дурак. Доказательство? Он женился на Веронике, ничего не понимая. И правда, я ничего не понял, я даже не предполагал, что мой отец был так богат, и я однажды получу наследство. Но Вероника знала об этом от вашего пресловутого Чарли… Это все Тереза, добрая Тереза надоумила меня. Но будем, пожалуй, завтракать. Остальное расскажу на десерт.

Он накрыл на стол, удивляясь своему злорадству. Откуда эта дрожь, эта ярость? Посмотри на нее, она так бледна. Если хочешь убить ее, продолжай. Эй, Фабиана… Прости меня.

Он приподнял ее, положил другую подушку под спину. Она отказывалась открывать рот.

— Ну, ладно… Ешь сама. Ты ведь уже можешь. Сожми покрепче ложку, еще крепче. Посмотри, как я делаю. А ведь я плохо управляюсь левой рукой… Фабиана, не хочешь ли ты отказаться от пищи? Ты думаешь, мне это приятно? Хорошо, я покажу тебе, как поступала моя мама, когда я был маленьким. Она всегда спешила, и я не имел права привередничать.

Он зажал Фабиане нос и сунул ложку в рот. Она задохнулась и выплюнула рис, который он аккуратно собрал.

— Нет, нет, малышка. Со мной голодная забастовка не пройдет. Мне нужна твоя жизнь. Вспомни о письме. Как только его раскроют, я окажусь на скамье подсудимых. Ну, давай. Хоп! Еще ложечку. Думай о том, что вы мне сделали.

Она кашляла, и в глазах стояли слезы, протестуя, она напрягала половину тела, а он был при этом угрожающе спокоен.

— Ты знаешь, я ведь могу привязать твою руку. Лучше сохраняй спокойствие. К тому же рис замечательный.

Ложка натыкалась на сжатые зубы.

— Нужно, чтобы тебя мучили угрызения совести. Ты сама себя наказала. Тем хуже. Ты будешь есть.

Лицо ее поворачивалось то вправо, то влево. Она сдерживала стоны, чтобы пища не попала в рот. Ложка стерегла у рта, и как только рот приоткрывался, она оказывалась в нем.

— Попей немного. Она задыхалась.

— У меня полно времени. И эта Вероника! Что она натворила! Ей нужен был не свадебный контракт, а совместное право пользования имуществом. Какое прекрасное доказательство любви! А я–то поверил! Казню теперь себя за то, что был таким негодяем и женился из–за денег. Я–то вообразил, что у нее есть солидный доход. А оказалось, ее финансировал все тот же Чарли. Я все спрашиваю себя, а не разошлись ли они нарочно, чтобы Вероника была свободна и очутилась в руках будущего наследника Хопкинса… Рис остывает, поторопись, Фабиана.

Он наполнил ложку. Она смотрела с животным страхом на его приближение.

— Открывай!

Она уступила и откинулась, разбросав влажные от пота волосы.

— Мне хотелось бы знать, что вы делали, чтобы разыскать меня. Кругом полно Дювалей. Вы поделили работу на троих. Видно, мой папенька здорово заинтересовал вашего покровителя. Ах, знал бы я об этом раньше!

Он задумался, в блюде дымилась еда. Фабиана неловко вытерла салфеткой рот.

— Как вы, должно быть, издевались надо мной!… Этот идиот Дюваль, разве он догадается? Теперь я понимаю, зачем эти фото. Вероника прислала их тебе, чтобы ты увидела, как жалок ее муж.

Он поднялся и вышел. Он больше не мог. Потаскухи! Ежедневно он вспоминал, что одна из них мертва, другая парализована.