— Ну, ладно, валяй! Говори!

Дюваль провел ладонью по глазам и скулам. Спокойствие! Только спокойствие!

— Ты мне разрешила пользоваться твоим счетом, — сказал он.

— Я не вижу связи.

— Погоди! Вначале все, что принадлежало тебе, принадлежало и мне, а все мое — тебе?

— У тебя ничего нет.

— Допустим! — сказал Дюваль терпеливо. — Но это не мешает мне пользоваться правом на эти деньги? Так или нет?

Она пожала плечами.

— А теперь — продолжил он, — ты из меня делаешь вора. Я не вижу, почему бы мне тебя и не обозвать…

— Как?

— Послушай, Вероника, с меня довольно! Весь четверг я пытался дозвониться тебе. Я хотел лишь сказать об этом чеке и пытался это сделать до полуночи…

— Итак, где ты была?

Машина с катером медленно поравнялась с ними. Дюваль, словно тонущий пловец, увидел над собой белый Парус и винты. Вероника посигналила фарами. Высветились медные буквы на корме судна: «Лорелея».

— В Париже я всегда очень занята.

— Чем это?

— Представь себе, я хожу в кино, на выставки, демонстрации мод.

Она опустила верх кузова, и ветер задул снова.

— В отличие от тебя, мне все интересно. В Канне прекрасно, но в Париже свободнее дышится.

— Плевал я на Канн! Если я туда и приехал, то только потому, что там проще найти клиентуру, тех самых красоток в твоем духе, черт побери, которые пропадают от безделья и больны не больше, чем я сам, но это ведь так престижно — иметь собственного массажиста.

Он посмотрел на свои волосатые квадратные руки, медленно сжал кулаки.

— Они получают наслаждение от этих пальцев, бегающих по их коже. Наверное приятно, когда твой раб тебя растирает. Немного врач, немного полотер, немного гипнотизер, и всегда к твоим услугам.

Вероника яростно увеличила газ, и прекрасная белая лодка снова поравнялась с ними. У Лиона дорога была забита машинами.

— Прикури мне сигарету, — сказала она. — В ящике для перчаток есть новая пачка.

Он вскрыл пачку, брезгливо взял сигарету губами, отвратительный запах ментола наполнил его рот, словно глоток желчи: — даже табак у них разный. Он поспешно передал зажженную сигарету Веронике.

— Когда я решил открыть свое дело, — снова начал он, — ты согласилась. Только стоит это дорого. И я тебя предупредил, что аппаратура обойдется почти в миллион.

— Прежде чем заказывать аппараты, нужно было по крайней мере решить, останемся ли мы в Канне. Да и зачем они тебе. Обошелся бы и руками.

— В Канне или в другом месте мне все равно нужны кое–какие аппараты.

— Ну, вот еще, — сказала она. — Обойдешься и так.

Эти слова подействовали на Рауля словно удар. Он закрыл глаза, наклонился вперед. Гнев скрутил его словно судорога. Ему вдруг захотелось со всей силы влепить ей пощечину. И чтобы сдержаться, он скрестил руки. Она быстро взглянула на него и поняла, что зашла слишком далеко.

— Ты заработаешь много денег, — сказала она вдруг примирительно, — у тебя замечательные руки.

— Заткнись!

Множились плакаты, стрелки, фонари с высоты заливали улицу светом операционной. Дюваль хотел остановиться в Лионе. Оттуда ночным поездом легко было добраться в Канн. Продолжать отношения с этой женщиной было выше его сил. Он и так слишком долго боролся с собой. Обманщиками, вот кем они были друг для друга. И она даже больше, чем он. Намного больше.

— Выпьем кофе? — предложила она.

Он не ответил. Он тоже знал, как ее наказать. Она затормозила и направилась к стоянке.

— Ну, вот и приехали.