Изменить размер шрифта - +
Он как ребенок жаждал забав и веселья, но

больше всего любил смеяться, и не втихомолку, деликатно, а неистово, во все горло. Он был человеком непринужденным и—так уж ведется среди

жителей Калифорнии—ненавидел чопорность в характере или взглядах, терпеть не мог предвзятые мнения, предрассудки, нетерпимо относился к узам

традиций, боролся против них рьяно и с наслаждением. Как и у прежних обитателей Калифорнии—испанцев, дом его был убежищем, равно открытым для

путников знатных и незнатных, богатых и бедных.
      Пока гость не поест, не утолит жажду, не переночует, его не отпускали. Пределом блаженства для него было, когда за его стол усаживались

человек двадцать. Подобно своим испанским предшественникам, он не выносил тесноты, любил, чтобы вокруг было просторно, хотел быть властелином

земель столь обширных, что их и за день не объедешь.
      Потомок золотоискателей, открывших Калифорнию, он презирал деньги за то, что они достаются так легко и помногу, сорил деньгами, чтобы мир

видел, как ничтожна их власть над ним. Да, он не жалел ни земли, ни своего кошелька, ни дружбы, ни сокровищ своего ума. Он был истым

калифорнийцем и хотел все делать в полную силу: работать так уж работать, творить, побеждать, развлекаться, шутить, хохотать, любить—вовсю.

Независимый и своенравный, он с трудом поддавался влияниям и легко—настроениям, был непостоянен, порой упрям как козел, склонен к буйству и

обдуманно-жесток. Верный сын Калифорнии, он презирал духовную и физическую трусость и сам отличался редкой отвагой. «Хватка и твердость в нем

была медвежья, — говорит Айра Пайл.—Что бы его ни ждало—он лез напролом! Как истый калифорниец, он считал себя пионером, новатором,  творцом  

высшей  цивилизации.  Вокруг него царила такая мощь, такое изобилие и раздолье, что он был полон безграничной уверенности в себе: ведь все самое

лучшее на свете родится на калифорнийской земле.
      Живя среди вольной, богатой природы, он и сам был волен, как стихия, быстро загорался новыми идеями, планами, воспламенялся любовью или

гневом. Величественная красота окружала его—вот почему он чтил красоту человека и природы. Нетерпеливый, неистовый, порывистый, он отчаянно

любил щегольнуть, поразить, преувеличить; первобытно-грубые ощущения неизменно привлекали его, но и романтическая прелесть, изобилие родных мест

сказались в его натуре: его горячая сила сочеталась с почти женской восприимчивостью к красоте и к страданиям. Прямой, искренний, нередко

шумливый, грубоватый, он никогда и ни в чем не подозревал своих братьев людей и верил в честность каждого до тех пор, пока не убеждался в

обратном. Вот почему он был зачастую чрезмерно доверчив, легковерен, вот почему ничего не стоило сыграть над ним любую шутку.
      Своим бесстрашием, выносливостью, живучестью он напоминал медведя гризли—эмблему, изображенную на флаге штата. Верный своим убеждениям,

привязанностям, щедрый и великодушный, способный испытывать злобу, лишь столкнувшись с нищетой или несправедливостью, он был настоящим

язычником, пантеистом, который как божество почитал красоту и стихийные силы природы. Неисправимый оптимист, исполненный веры в прогресс, он был

готов посвятить жизнь построению разумного человеческого общества на земле.
***
      К весне 1913 года он стал самым знаменитым и высокооплачиваемым писателем в мире, заняв место, принадлежавшее Киплингу на заре столетия.

Его рассказы и романы переводились на русский, французский, голландский, датский, польский, испанский, итальянский и древнееврейский языки.
Быстрый переход