|
Он мог с интересом прислушиваться к общему разговору, но едва кто-нибудь из одноклассников заговаривал с ним, он раздражался и тут же уходил. Здесь снова проявилось основное противоречие его натуры, впервые подмеченное Айной Кулбрит: крайняя самоуверенность, уживавшаяся бок о бок с застенчивостью, скованностью и ощущением своей неполноценности. Школьники считали, что он чем-то обижен, поэтому и сердится, когда они хотят втянуть его в свои дела. Им было просто не под силу его раскусить. Его одноклассница, Джорджия Лоринг Бэмфорд, говорит, что иногда по сияющему улыбкой лицу было видно, что у него нрав милого ребенка. А бывали моменты, когда он выглядел бродягой и, казалось, гордился этим. Шапку он засовывал в карман, а после уроков вытаскивал и, нахлобучив на голову, мчался на улицу, по-матросски размахивая руками. Но даже если бы школьники Оклендской средней и приняли его в свою среду, он не смог бы уделить им ни минуты. Во время забастовки железнодорожников Джон Лондон устроился в специальную охрану депо, но Джека он содержать не мог. По субботним и воскресным дням Джек старался подрядиться на какую-нибудь случайную работу: стричь газоны, выбивать ковры, бегать по поручениям. Выкраивая ему на еду и на книги, Элиза из своих скромных средств купила велосипед, чтоб он мог ездить в школу. С деньгами у него всегда было туго. Когда привратнику Оклендской средней понадобился помощник, Элиза устроила на это место Джека. После занятий Джек оставался в школе подметать помещение и мыть полы в уборных. Много лет спустя он с гордостью писал своей дочери, что каждое окно в ее школе вымыто его руками. Как-то раз компания школьниц, видела, как он с парой бродяг — приятелей с Дороги — входил в пивную. Начались разговоры: он-де водится с дурной компанией, он привык пускать в ход кулаки... А тут еще Джек взялся убирать в школе, и стена, отделявшая его от других учащихся, стала совсем неприступной. Впрочем, в школе обнаружилось нечто стоящее— литературный журнал «Эгида». Когда туда взяли его очерк «Острова Бонин», Джек пришел к заключению, что школа в конце концов неплохая штука. Очерк, вышедший в январском и февральском номерах 1895 года, написан талантливо, свежо и живо—вот почему его и теперь еще приятно читать. Яркими штрихами автор рисует картину жизни промысловой флотилии, острова, по-человечески тепло и любовно написаны люди, а лучше всего — язык, в котором каждое слово звучит как музыка. Вид собственного произведения в печати гораздо лучше заставил Джека понять писательское ремесло, чем все критические замечания, которыми так щедро снабжал его преподаватель английского языка, с отвращением отвергавший его свободную, непринужденную манеру, его бурные порывы, его восхищение природой. В марте «Эгида» поместила рассказ «Сакечо Хона Ази и Хакадаки», потом два рассказа, посвященные приключениям на Дороге, поражающие богатством специфического языка и глубоким проникновением в психологию обитателей Страны Хобо. Один был назван «Фриско Кид», другой — «И Фриско Кид вернулся назад». Забастовка на железной дороге кончилась, а с нею — работа Джона Лондона. Теперь вся семья надеялась только на Джека. Он был вынужден искать побочные заработки, работать еще напряженнее. На себя денег не оставалось совершенно. Товарищи заметили, что он одевается все хуже и хуже. |
