— Спасибо.

— Не обижайтесь на меня, что я давеча отвернулся. Настроение ни к чёрту. В каторгу идти без греха… Ну да ладно. Давайте знакомиться: Ахлестышев Пётр Серафимович. Лишён прав состояния и приговорён к двадцати годам каторжных работ за убийство отставного бригадира Повалишина с супругой и слугами. Чего я, разумеется, не совершал… Здесь каждый скажет вам, что он не убивал и не грабил, а сидит зазря. Но в моём случае это правда. А вы кто будете?

— Василий Иванович Иванов, клинский мещанин, — ответил новичок с едва заметной запинкой.

— Да неужели? — усмехнулся Пётр. — А по-моему, вы офицер. И сюда помещены военным начальством. Видимо, вам поручено остаться в Москве, когда в неё придут французы.

— Для чего же?

— Чтобы вести разведку.

«Мещанин» покраснел и огляделся украдкой по сторонам — не слышит ли кто их разговора. Но все вокруг ещё спали. Понизив голос до шёпота, он сказал:

— Прошу вас никому не высказывать вашу догадку. Неужели это так заметно?

— Для того, кто умет думать и наблюдать — да.

Офицер помолчал, потом пояснил виновато:

— Всё делалось в такой спешке… Никто не предполагал, что Москву отдадут. А что именно, позвольте узнать, меня выдало? Может быть, мне удастся это изменить…

— Вы теперь должны постоянно держать в голове ваши манеры. Не забывать о них ни на секунду. А выдают вас, во-первых, прямая спина и уставный шаг.

— Это я могу! Ссутулюсь и начну семенить ногами. А во-вторых что?

— Во-вторых, у вас повадка человека с чувством собственного достоинства. А у мещан это не очень принято.

Разведчик долго молчал, обдумывая услышанное, потом сказал:

— Извините, Пётр Серафимович, что я не могу назваться вам настоящим именем.

— Понимаю. Ну, пусть будет то, что вам присвоили.

— У французов всюду шпионы. Поляк, что пришёл со мной, возможно, один из них. Паспорт у него фальшивый.

Ахлестышев повернулся к параше, прислушался.

— Кажется, спит по-настоящему.

— Дай бог… Вот ещё что хочу сказать. Завтра… точнее, уже сегодня, вас поведут этапом в Нижний…

— Говорили, что в Рязань.

— В Нижний. Всех арестантов Бутырского замка. Из долговой тюрьмы и рабочего дома велено отпустить, а серьёзных приказано отослать из Москвы. Я же останусь здесь — обо мне сделано смотрителю секретное распоряжение. И… прошу меня простить, но сейчас я ничего не смогу для вас сделать. Война.

— Что вы имеете в виду?

— Пересмотр вашего дела. Не до этого сейчас начальству, а у меня задание, из которого и живой могу не вернуться. Но ежели вернусь, то обещаю…

Пётр, не дослушав, перебил собеседника.

— Я от вас, милейший, и не жду ничего! Мне конец, дело решённое. Там так поработали, что ничего уж не переменить.

— Кто?

— Мои недруги. И улики подбросили, и самовидцев нашли. Всё сходится так, будто это я дядюшку придушил, чтобы наследство получить.

— Мне очень жаль. Не сомневаюсь, что вы говорите правду. Но сейчас война, понимаете?

— Конечно.

— Как только…

— Василий Иванович или как вас там! — резко, уже второй раз, оборвал офицера Ахлестышев. — Вы словно оправдываетесь. Тут не ваша вина и не ваше дело. Оставим этот разговор!

— Ну, хорошо, — примирительно сказал собеседник. — А кто тот силач, что давеча мне помог?

— Саша-Батырь.