– Влад, – представился второй, блондин лет тридцати пяти с блестящими залысинами и покрасневшим от духоты лицом.

Подоспевший официант грохнул передо мной поллитровую кружку с двойной порцией клубничной «Маргариты». Мужчины отложили газету и компьютер в сторону, и через какое-то время я с удивлением поняла, что предо мною – на редкость уютные собеседники. Они не пытались пошло острить, расспрашивать меня о наболевшем. Нет, мы обсуждали все что угодно, только не нас самих. Погоду за окном, модные московские местечки, одежду и филейные части тела окружающих девиц.

После полуночи у меня было запланировано хмельное возвращение домой, однако Мишаня настоял, чтобы я отправилась вместе с ними в бар «Help». Потом, к собственному удивлению, я обнаружила себя в «Огороде» – пили водку и закусывали ее прохладными кусочками сала. Потом плавно переместились в «Молли Гвинз». Потом…

Короче говоря, домой я попала только в восемь утра. Соседка по лестничной клетке, явно собравшаяся на работу, вырядившаяся в светло-бежевый плащ и туфельки на шпильке, посмотрела на меня, веселую носительницу мятой майки, укоризненно.

– Думаешь, я маргинал? – усмехнулся он, перехватив мой удивленный взгляд. – Между прочим, у меня свой бизнес. Просто я временно отошел от дел, управляющего нанял. Хватит жить ради работы, пора и немного расслабиться.

– Значит, ты собираешься через какое-то время опять впрячься в трудовые будни? – недоверчиво поинтересовалась я.

– Не знаю… Просто живу как живется. Бар-серфинг – это философия, – с серьезным лицом провозгласил он, – мы в некотором роде путешественники. Никогда не задерживаемся в одном заведении больше чем на сорок минут. За ночь успеваем посетить минимум десять баров. Правда, девятый и десятый обычно запоминаются смутно.

Я понимающе усмехнулась:

– Вчера я потеряла чувство реальности в шестом!

– Везде нам рады, везде нас принимают как родных. Я заметил, что ты тоже из наших. Не у всех хватает выносливости жить в нашем стиле. Но вот увидишь, тебе понравится!

Надо отдать им должное – пить они умели профессионально. Рассчитывали каждую капельку, чтобы из релаксирующих гедонистов с приятно затуманенным сознанием не превратиться в бледных неудачников, жалко блюющих в углу. Пили мы каждый день и помногу. Тем не менее я никогда не видела никого из них пьяным по-настоящему.

Правда, вот Мишаня один раз отличился – и жестоко за это заплатил.

Мишаня был убежденным гомофобом – один вид слащавых парнишек в обтягивающих разноцветных джинсах провоцировал в нем волну неконтролируемого отвращения. Давным-давно, когда мы еще работали вместе, в нашей редакции трудился некий Митяй, начинающий журналист. Свою очевидную голубизну он не то чтобы не скрывал – даже подчеркивал. Красил волосы и ресницы, носил сетчатые футболки и кожаные штаны, говорил, манерно растягивая слова, и безутешно страдал по какому-то Василию, о котором все уши прожужжал редакционным девицам. Мишаня, конечно, не проявлял к этому Митяю открытой агрессии. Но и за стол садиться отказывался, если за оным уже обедал манерный Митяй.

Мы с Владом и Германом над его гомофобией безобидно подтрунивали.

Однажды Мишаня что-то там не рассчитал с коктейлями – даже закаленный мужской организм не подразумевает, что в него будут вливать текилу вперемешку с белым вином. Мишаня пил-пил, а в какой-то момент тихо отключился, со стуком уронив голову на стол.

Переглянувшись, мы решили, что вечеринке пришел конец. Бросить легкомысленного товарища в переполненном баре не поднималась рука, хотя все были раздражены тем, что Мишанина неумеренность в выпивке положила неожиданный конец такому прекрасному вечеру.