– Пожалте, Михайло Пахомыч. – Подбежавший служка с поклоном поставил на стол изрядный кувшинец и большое блюдо с дымящимися пирогами. – Пирожки с вязигою. С пылу, с жару! Угощайтеся.

– Угостимся! – Михайло самолично разлил принесенное вино по кружкам. – Ну, вздрогнули!

Иван глотнул… и закашлялся! Ну и вино – аж глаза на лоб лезут. Не вино – самая настоящая водка!

– Водка, водка, – занюхав выпитое куском пирога, засмеялся Михайла. – Хорошая, не какой-нибудь там перевар.

– И как хозяин-то не боится? – Прохор покачал головой. – Ведь не царев кабак… А ну, как донесет кто?

– Не донесет, – ухмыльнулся Михайло. – Только верным людям тут наливают. Ну, еще по одной?

Иван махнул рукой:

– Давай… Корней нам тут какие-то страсти рассказывал. Про истерзанного парня.

– Да, – Михайло пожевал пирога, – жаль парнишку. Ошкуй, говорят, напал. Я б этих бояр, что за своей живностью не следят, вешал бы на их же воротах! Ничего, придет истинный царь…

– Какой-какой царь? – перебил Прохор.

– Никакой, – Михайло зло сжал губы. – Ничего я такого не говорил – показалось вам…

– Ну, показалось – и показалось. – Иван незаметно наступил Прохору на ногу и улыбнулся Михайле. – Ты про ошкуя рассказывал.

– А, – взгляд собеседника подобрел. – Про это – можно. Вот, говорю, бояр бы за этих медведей наказывать – никаких ошкуев бы не было. Мужи здешние собираются все Чертолье прочесать – может, где и берлога отыщется? Хотя… это ведь наш, бурый медведь, по зиме в берлоге спит, ошкуй-то не спит, бродит. Ничего, отыщется!

Иван поддакнул:

– Уж поскорей бы. А что тот парнишка, Ефим…. Его ошкуй утром задрал или, может, ночью?

– Вечером, скорее всего… – подумав, отозвался Михайло. – Видать, припозднился парень.

– Припозднился? Откуда?

– Ишь, любопытные вы какие… Все вам и расскажи!

– Так и расскажи – интересно же!

– Интересно им, – Михайло вновь потянулся к кружке. – Помянем-ко, братцы, Ефима. Хороший был парень, царствие ему небесное!

Все молча выпили. Иван, правда, не до конца, и так уже в голове шумело, а еще ведь дела делать надобно. Разузнать, к кому это хаживал молодой княжич. Псст… Как это к кому? А не было ль у него поблизости какой зазнобы? От того – и в тайности все. Дело молодое, знакомое…

– Дева-то его, поди, убивается, – негромко, себе под нос, но так, чтоб собеседникам было хорошо слышно, промолвил Иван.

– Какая еще дева?

– Ну, та, к которой он ходил.

Михайла похлопал глазами:

– А ты откель знаешь? Сказал кто?

– Так догадался.

– Догадливый… И впрямь, к девице одной он ходил… Да не очень удачно, думаю. Все грустный возвращался. Иногда про зазнобу свою рассказывал… Марьюшкой называл…

– Марья, значит.

– Ну да, Марья. Я так смекаю, она Ефиму не ровня – из купцов или богатых хозяев. Не знатного рода. Но, как Ефим говорил, батюшка его, князь, только бы рад был, ежели б все вышло. Тогда бы был повод нелюбимого сынка части наследства лишить – дескать, женился черт-те на ком не по батюшкиному слову, так-то!

– Вон оно что! А Марья – она хоть откуда?

– Да черт ее… – Михайло посопел носом.