Багратион Сергеевич не поощряет пустых увлечений сына. Какая может быть польза от всего этого шутовства? Только перед людьми стыдно. Вон у купца Оганова три сына, и все сызмальства при отцовском деле приставлены — мануфактурой да коврами торгуют. Везет же людям! Э-эх!

Багратион Сергеевич гасит папиросу прямо в тарелке и тяжело поднимается на ноги.

«От молодости вся эта блажь, — успокаивает он сам себя. — Перебесится сын, придет время, и возьмется он за ум».

Обидно стареть, когда некому передать своего дела. Можно сказать, дела всей жизни, ради которого ты пожертвовал самым ценным, что у тебя было — собственной свободой…

Мальчишка взрослел, но не спешил браться за ум. Даже напротив — откалывал такие номера, что у отца слов не находилось.

— Ты хочешь, чтобы я занимался фабрикой? — однажды спросил он. — Хорошо, я согласен…

«Вразумил Господь», — только и успел обрадоваться про себя Багратион Сергеевич, но сын словно обдал его из ведра холодной водой.

— Но с одним условием — я превращу фабрику в театр!

— Как… в театр? — опешил отец.

— Так! — ответил сын. — И назову его семейным театром Вахтанговых!

Отец набычился и побагровел.

— Лучше преврати фабрику в бордель!!! — заорал он. — По крайней мере не будешь нуждаться! Только дождись вначале моей смерти, олух! Пока я жив…

Хлопнул кулаком по столу и только сейчас заметил, что Евгения уже нет рядом. Сын не стал дожидаться окончания гневной тирады и ушел.

Евгений, будучи сыном фабриканта, не был «тепличным растением». Да разве и могло бы «тепличное растение» противостоять всесокрушающему отцовскому гнету, и противостоять успешно?

Евгений Вахтангов взирал на жизнь как на постоянную борьбу духа свободолюбия с силами угнетения. Привык, знаете ли, дома. Был опыт.

Все воротил нос от фабрики, а потом соизволил обратить на нее внимание. Взял да и отколол номер — устроил для рабочих спектакль. Сам его поставил, сам актерам (товарищам своим гимназическим) грим накладывал и костюмы придумывал.

Без ведома отца и без разрешения гимназического начальства! Вот наглец!

Директор гимназии вызвал Багратиона Сергеевича и в пристойных и вежливых выражениях отчитал его как мальчишку. Умеют эти педагоги шпилек подпустить, и все так — с улыбочкой, с притворным пониманием. Мол, не видите, уважаемый, что у вас под носом творится, нехорошо, ох, как нехорошо.

Конечно же, пришлось раскошелиться, чтобы отпрыска из гимназии не исключили. До окончания всего ничего осталось. Обошлось, слава богу, Евгения на шесть часов посадили в карцер и этим ограничились. Багратион Сергеевич попытался было дома с сыном по душам поговорить, попросить, чтобы тот хотя бы не позорил фамилию, да не удержался — сорвался на крик и брань.

А что прикажете делать, если мальчишка упрям как осел и при этом еще и дерзок?

Вскоре устроил отцу еще одну пакость. Похлеще прежней.

В помещении цирка, прямо напротив табачной фабрики, устроил спектакль, раздав сто двадцать билетов бесплатно отцовским рабочим. На этот раз спектакль состоялся с разрешения начальства, и придираться вроде было не к чему.

Но какую пьесу выбрал наглый молокосос?

Водевиль «Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка»?

«Ханума»?

«Деревенский философ»?

Как бы не так. Рабочим табачной фабрики Вахтангова хозяйский сын показал пьесу «Дети Ванюшина»! Драму о расколе в купеческой семье между ретроградом отцом и его передовых взглядов детьми.