Это сказка, в которой почти нет вымысла.

Это видение автора, выплеснутое на бумагу. Его личный опыт, его судьба, его мечты…

В то время, когда создавались «Три толстяка», Олеша жил в маленькой комнатенке при типографии родного «Гудка». «Веселые были времена! Рядом с моей койкой был огромный рулон газетной бумаги. Я отрывал по большому листу и писал карандашом „Три толстяка“. Вот в каких условиях иногда создаются шедевры».

В «Трех толстяках» есть все, что должно быть в любой уважающей себя революции: угнетенные и угнетатели, невежественная солдатня, служащая своим классовым врагам, и сознательные солдаты, встающие на сторону народа, вожди этого самого народа, буржуи-угнетатели, рядовые обыватели, аресты, пожары, перестрелки… И конечно же — неизбежная, как восход солнца, победа трудящихся. Интересно — каким бы было продолжение «Трех толстяков», вздумай Юрий Олеша его написать?

«Зависть» сильно отличалась от «Трех толстяков». Ну очень сильно…

Романтики в ней не было, да и какую романтику хотите вы найти в произведении, начинающемся фразой: «Он поет по утрам в клозете». Романтики в клозетах не поют, они вообще избегают подобных приземленных мест.

«Зависть» Олеши — это искусная арабеска из драмы, иронии, быта и гротеска на тему «Интеллигент и Советская власть». Интеллигент и мечтатель, поэт Николай Кавалеров противопоставлен в «Зависти» целеустремленному и успешному колбаснику Андрею Бабичеву, энергичному «красному менеджеру». В Кавалерове легко угадывается сам автор «Зависти». Пока Бабичев строит фабрику-кухню, суля всем женщинам освобождение от кухонно-прачечной каторги, Кавалеров пьет и спит под открытым небом. На водосточном люке вместо подушки.

Произведения Олеши невелики по объему — он умел писать метко, емко и кратко. Как здесь не вспомнить чеховское: «Краткость — сестра таланта».

«Три толстяка» и «Зависть» прославили Юрия Олешу, а фельетоны в «Гудке» прославили своего автора — Зубило. Фельетоны Зубила даже издавались отдельными сборниками. У Зубила была толпа подражателей и даже двойники из числа аферистов.

Предоставим слово самому Юрию Карловичу:

«Это было в эпоху молодости моей советской Родины, и молодости нашей журналистики, и моей молодости.

Когда я думаю сейчас, как это получилось, что вот пришел когда-то в „Гудок“ неизвестный молодой человек, а вскоре его псевдоним „Зубило“ стал известен чуть ли не каждому железнодорожнику, я нахожу только один ответ. Да, он, по-видимому, умел писать стихотворные фельетоны с забавными рифмами, припевками, шутками. Но дело было не только в этом. Дело не в удаче Зубила. Его фамилия была Юрий Олеша.

Дело было прежде всего в том, что его фельетоны отражали жизнь, быт, труд железнодорожников. Огромную роль тут играли рабкоры. Они доставляли материалы о бюрократах, расхитителях, разгильдяях и прочих „деятелях“, мешавших восстановлению транспорта, его укреплению, росту, развитию. Вместе с рабкорами создавались эти фельетоны…

Зубило был, по существу, коллективным явлением — созданием самих железнодорожников. Он общался со своими читателями и помощниками не только через письма. Зубило нередко бывал на линии среди сцепщиков, путеобходчиков, стрелочников. Это и была связь с жизнью, столь нужная и столь дорогая каждому журналисту, каждому писателю».

Связи с жизнью писатель Юрий Олеша не терял никогда. Некоторые из современников почему-то изображали его оторванным от жизни мечтателем, но они были не правы — смотрели слишком поверхностно. Юрий Олеша не был оторван от жизни, он сознательно отстранялся от некоторых явлений, с которыми не желал иметь ничего общего.