Тогда как романтизм смеялся баснословью,

         Известен был один любезник-гастроном

         К Венерам в девичьей классической любовью

         И баснословным пиршеством.

         Богинь своих, в златых цепочках на диване,

         В цепях железных он порой сажал на стул;

         Зимою розгами их жарко парил в бане.

         Порой, когда в обед роскошливый Лукулл

         Венгерским смачивал во рту пирог воздушный

         Иль с жадностью глотал десятки вафлей вдруг,

         Творца их, повара, дирали на конюшне,

         «И дело! – говорил притом помещик вслух: —

         За битого всегда дают небитых двух».

         В домах иных господ столичных,

         Для челядинцев напоказ,

         Как утварь нужная, колодничий запас

         Развешен был в местах приличных…

         . . . . . . . . .

         Задора на бегу, барышник-жмот (?) на конной,

         В серале крепостной султан,

         С гульными девками гуляка забубенный,

         Летит на бегуне. С бородкою буян,

         Вот в шляпе, без тульи, окутанный платочком,

         Под грязным фартуком, с рогоженным кулечком,

         Трусит русцой на длинных роспусках:

         В толкучем первый надувало,

         В харчевнях первый в плясунах,

         В Перовой первый запевало.[3 - Курсив и вопрос «на что?», заключенный в скобки, принадлежит Белинскому.]

Но не довольно ли? А то, пожалуй, г. Филимонов отпустит что-нибудь и еще посильнее… Лучше полюбуемся образчиками его лирического пафоса:

         На Овражках, на Полянках,

         На Котлах и на Таганках,

         В Гребешках, на Куриьх Ножках

         Ты на санках, ты на дрожках,

         На качелях, на горах,

         Ты в Покровском на катанье,

         Ты в собранье, на гулянье

         Под Новинским, под Донской,

         Ты с блинами, ты с икрой,

         Ты с ботвиньей, ты со щами,

         С сбитнем, квасом всех родов,

         Ты с тверскими калачами,

         Первообраз городов!.