А когда очухался, удивленно спросил:

— Э! А свисток где?

Он растерянно посмотрел под ноги.

— Пропала твоя дудка, — строго сказала незнакомка. — Не простой он, зачарованный…

Мишка недоверчиво фыркнул и снова шагнул в кусты.

Маша удивленно обернулась к женщине:

— Так вы по-русски умеете говорить?

— Это вы по-нашему говорить стали, — строго ответила женщина. — Я ж говорю: зачарованная дудка была!

И, не дав Маше опомниться, спросила:

— Как звать-то?

— Маша.

— Я Прасковья. А мужа твоего как кличут?

— Кого? — изумилась Маша. — Какой муж, мне тринадцать лет!

— Ну да, ну да… — запричитала женщина, — поздновато, но ты девка хороша, может, еще кто и возьмет. У нас женихи есть, ты скажи брату…

Маша с изумлением обнаружила, что кровь остановилась, а по натертым ступням разливается блаженная свежесть.

— Было мне видение, что я в лесу чудо встречу, — бормотала травница, — чем ты не чудо? Пойдем, я тебя не брошу, у меня переночуешь. И брата зови.

И проворно стала пробираться через лес.

Маша тихо семенила рядом с новой знакомой, а Мишка шел чуть сзади, злился, и бурчал, что идут они неизвестно куда вместо того, чтоб спросить, где тут ближайший телефон. Прасковья косилась на него то ли с испугом, то ли с завистью.

По дороге она наклонилась к Маше и прошептала:

— А ладный у тебя брат. Кожа белая, зубы ровные…

Мишку чуть не перекосило от такого комплимента. Кожа, и правда, у него редко загорала, обычно сразу облезала после первого часа на пляже. А зубы… Зубы — это заслуга тети Тамары, маминой подруги. Всю зиму провел у нее в стоматологическом кресле. Оно не больно, конечно, но все равно противно, когда в твоем онемевшем от анестезии рту кто-то ковыряется. А тетя Тамара еще приговаривала: «Ничего, зато девчонки заглядываться будут». Накаркала.

И тут, в тон Мишкиным мыслям, Прасковья заявила:

— Была бы я помоложе… эх…

И сказано было вроде как Маше, и не досказано до конца, но Мишку в жар бросило от мысли, что какая-то старуха положила на него глаз. Машу это тоже смутило, и она уточнила:

— А вам сколько?

Их проводница безнадежно махнула рукой:

— Да уж все два с половиной десятка…

Маша решила, что это такая шутка, и вежливо хихикнула. Но это, кажется, не порадовало Прасковью, потому что она мрачно добавила:

— Двух мужиков поховала, а третьему не быти…

Она ввела их в дом. Сильно скособоченная, избушка щурилась на мир крохотными мутными оконцами. Тем не менее хозяйка гордо заявила:

— Вот, тута…

И прямо с порога принялась ловко топить печку, бормоча себе под нос:

— Не зябко оно… да вишь девка какая мерзлячая…

Маша уже собиралась насладиться мягким теплом печки, но дым почему-то повалил прямо в избушку. Девочка бросилась наружу, кашляя и обливаясь слезами. Мишка задержался чуть дольше — просто из принципа. Этих двух секунд ему хватило, чтобы заметить полное отсутствие дымохода. Выскочив наружу, он протер кулаками глаза и внимательно осмотрел крышу. Трубы не было.

— Я все понял, — сказал Мишка гордо.

Правда, из-за распухшего носа получилось не столько гордо, сколько жалобно. Маша хмыкнула.

— Да? И где мы?

— Где, не знаю. Но знаю, у кого.