— Но, в конечном счете, все уладилось?

— Да, он прошел денацификацию и получил право работать. В Кельне не захотел остаться, перебрался сюда.

Гебхард налил себе еще коньяку.

Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей наверх. Черил проснулась и присоединилась к мужчинам.

— Мы разбудили вас, — с сожалением сказал Гебхард.

Пока Мариссель излагал ей события прошедшей ночи, Эдер приготовил завтрак.

— А что это за приют Ахенхоф? — спросила Черил.

— Он существовал здесь с начала века. Для детей, родившихся психически неполноценными. В основном это были сироты или те, кого родители не могли или не хотели воспитывать.

— И что стало с приютом?

— Нацисты уничтожили. В рамках программы эвтаназии.

— А-а, — протянул Гебхард. — Дурацкая идея. И всех детей?..

— Удалось спрятать лишь нескольких, кого согласились взять крестьяне из округи.

— Так этот ваш Ганс — мститель за убитых детей, так, что ли? — пробормотал Гебхард. — Но при чем здесь Берфельде? Разве он работал в приюте?

— Нет, Берфельде в приюте не было, — ответил Эдер. — И я до войны никогда не слышал его имени.

— Фантастическая история, — пробормотал Гебхард. — Пойду-ка я домой, а то окончательно сойду с ума. А вдруг этот ваш Ганс ополчился на всех врачей? Впору и мне просить защиты у полиции.

Эдер проводил его и вернулся.

— Господин Эдер, простите меня за болтливость, — произнес Мариссель. — Это я рассказал о вашем «видении»…

Эдер отмахнулся:

— Вам не о чем сожалеть. Какие тут секреты в такой ситуации.

— То, что вы рассказали о детском приюте, это и в самом деле так ужасно? — запинаясь, задала вопрос Черил. — Нацисты убили всех детей? Просто потому, что они больные?

Эдер кутался в теплую куртку, ему явно нездоровилось.

— Приютом занималась зондеркоманда СС. У нее был приказ — уничтожить всех, чье существование вредит нравственному и физическому здоровью нации, как тогда говорили. А люди вокруг… Немецкий народ был равнодушен к судьбе детей-калек.

— Я работал тогда в кельнском епископате, — продолжал Эдер. — Я ушел из школы, потому что не мог преподавать то, что требовали нацисты. Проповеди нашего епископа, человека мужественного и честного, произвели на меня впечатление. Я подумал: вот человек, рядом с которым я должен быть в такое время. Он, не скрываясь, говорил о своей оппозиции режиму.

В начале сорокового года эсэсовцы потребовали выдать им тридцать детей-калек. Они подогнали к приюту серый автобус с занавешенными окнами. Эти автобусы, использовавшиеся зондеркомандами, принадлежали нацистской организации «Бесплатная перевозка больных». Директор не отдал детей, и епископ его поддержал. Эсэсовцы уехали. И мы успокоились, решив, что дети спасены.

Разумеется, мы недооценили силу и настойчивость партийного аппарата. По распоряжению партийной канцелярии в приют прислали анкету. Каждый воспитанник должен был пройти планово-экономическую регистрацию. В анкете были два главных вопроса: диагнозы больных и их расовая принадлежность. Директор приюта скрывал у себя нескольких еврейских детей, и нацисты узнали об этом: ведь в приюте работали не одни праведники.

Наибольшей опасности подвергались самые беспомощные и неработоспособные обитатели приюта. Тогда директор собрал всех нас, кому он доверял, и попросил написать новые истории болезни.