|
Но Мышка отчетливо понимала и то, что Марина вообще другая, она неспособна быть просто женщиной, женой, матерью, она никогда не умела этого. И то, что было между ней и Хохлом сейчас, как раз и являлось тем максимумом, на который она была вообще способна, если не больше. Но почему-то в рассказе Хохла не хватало какой-то детали – Маша почувствовала это, потому что не верила в то, о чем Женька рассказал, что это происходило постоянно и вряд ли могло являться причиной его отъезда. Но не хочет говорить – не тянуть же клещами…
– Женька, я так устала – с ног валюсь, – призналась Маша вслух. – Может, отдыхать будем, а? – Ты ложись. А мне-то еще рано – разница во времени ого-го какая, все равно не усну. Маша побросала в раковину чашки, протерла стол и пошла к себе, подхватив под мышку ноутбук, а Хохол, щелкнув кнопкой чайника и сыпнув в кружку заварки из пачки, снова взялся за сигарету. Мысли о Марине никак не хотели покидать его голову, он уже клял себя за несдержанность и за то, что вспылил и уехал, даже не сказав, куда. Но изнутри поднималась обида – он прекрасно знал, что обрывать телефон, разыскивая его, Коваль ни за что не станет.
Хохол вспылил и уже размахнулся, чтобы ударить ее, но вдруг наткнулся на холодный взгляд голубых глаз, в котором отчетливо прочитал, что может забить ее тут до смерти, но «по его» не будет. Кулак врезался в стену над ухом Коваль, раскрошив штукатурку, но Марина не повела и бровью. – А ты лучше разбегись – и лбом. Так нагляднее будет, – бросила она насмешливо, развернулась на каблуках и, оттолкнув его легонько, ушла к себе. Она давно решила для себя – все, хватит. Больше никаких резких телодвижений вроде спонтанных переездов, что бы ни случилось. Да, появление Николая внесло легкую сумятицу – но и только. Марина ни на секунду не сомневалась в том, что племянник не узнает ее, даже столкнувшись нос к носу. Ее внешность уже давно и весьма кардинально отличалась от той, что была прежде. Сделав Хохлу подарок в день свадьбы в виде удлиненных и выкрашенных в черный цвет волос, она рассталась с ними в тот же день, как вернулась в Бристоль. Короткая платиновая стрижка и зеленые линзы – все это стало верными спутниками, если Марина собиралась выйти на улицу. Постепенно она приучила себя как можно реже носить черное или хотя бы «разбавлять» образ чем-то цветным. Единственной проблемой оставалась трость, но с этим, увы, справиться оказалось не под силу даже железной Наковальне. В моменты ремиссии она могла какое-то время обходиться без подпорки, но это требовало почти нечеловеческих усилий, и Марина в конце концов махнула рукой – трость, так трость. Хуже было другое… В последнее время вдруг активизировался дорогой родственник Гришка, и вот это беспокоило Марину куда сильнее перспективы быть узнанной племянником. Началось все с истории с маленьким Грегом, когда Бес, не посчитавшись с родственными узами, связывавшими его с мальчиком, пошел на шантаж, угрожая рассказать ему о его истинном происхождении. Тогда выручил Женька. Верный Хохол, считавший Егора-Грегори своим сыном, не мог позволить, чтобы кто-то причинил ребенку страдания. Совсем недавно мальчик сделал открытие о том, что Женька ему не отец, и Марине стоило огромных трудов сохранить хрупкое равновесие в семье. Сейчас настал момент Женьке отплатить ей тем же. Успев выхватить мальчика из рук шантажиста, присланного Бесом, заработавший сердечный приступ Хохол категорически запретил Марине говорить Егору хоть слово о том, что она ему – не родная мать. Коваль в тот момент уже приняла решение открыть сыну правду, но Женька, с трудом сжав слабыми пальцами ее запястье, еле слышно потребовал не делать этого. – Он еще совсем пацан… дай ему подрасти. |
