– Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.

«Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! – думала Зина. – Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной…»

– У нас собираются ставить «Ромео и Джульетту», – сказала она. – Для меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль. Николай Николаевич мог бы поставить его… А он отказался. Кстати, я слышу его шаги…

* * *

На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной, великой.

– Я – «за», – сказала заведующая педагогической частью Валентина Степановна, – но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.

Валентина Степановна считала, что ТЮЗ – это три театра в одном помещении: один – для малышей, другой – для подростков и третий – для юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это подчеркивала.

– Вспомните свое детство, – как обычно, попросила она членов художественного совета.

– Кто же о нем забывает? – задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна Гавриловна – ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.

– Кто забывает? Дирекция! – воскликнула Валентина Степановна. – Год в нашем возрасте – это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве…

– … это эпоха! – закончил ее фразу Иван Максимович. – Я с вами согласен.

– Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.

Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»

Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.

– Это не я. Это товарищи, – с мрачным видом ответил довольный Костя.

Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.

– Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!

– Лучше пригласить совсем молодого, – сказал Николай Николаевич, задумчиво проверяя и поправляя свои манжеты. – Какого-нибудь дипломника!

– Таким легче будет руководить, – шепнула Зина сидевшему рядом Косте.

– Мы попросим помощи у Терешкиной из министерства, – сказал Иван Максимович и набрал номер междугородной.

– Терешкина из министерства!.. – с иронией произнес Николай Николаевич.

Зина вскочила со стула:

– Вы знаете Сусанну Романовну?

– Я столько слышал о ней, что, кажется, узнаю, если встречу на улице.

– Если встретите, передайте ей от меня привет!

– Вершит судьбы детского театра?

– Она не вершит. Она помогает…

– Терешкина нам помо-ожет! – мрачно подтвердил Костя Чичкун. – Она лю-убит нам помогать! – Взглянув на часы, Костя добавил: – Сейчас, правда, обеденное время…

– Она не обедает, – сказал Иван Максимович.