|
Мужчины так запылились, что я не могла понять, кто наверху. Как разобраться… Человек сверху одной рукой держал другого за запястье, другой — за горло, все крепче. Голова нижнего болезненно откинулась. Густая красная пыль на черных кудрях. Жестокое широкое лицо тоже красное, архаическая маска гримасничает на песке. Побежденный все слабее и слабее пытается спихнуть с себя победителя. Мускул дрогнул у Саймона на плече. Ангелос отчаянным движением попытался спастись, но хватка не ослабела. Тела продвинулись в пыли на несколько ярдов к пирамидке, отмечавшей место смерти Михаэля. Рука Саймона напряглась и немного подвинулась, дыхание вырвалось из глотки Ангелоса оборвавшимся свистом… Я поняла, что пистолет не нужен, села и закрыла глаза. Скоро наступила тишина.
Ангелос лежал тихо, лицом вниз у пирамидки. Саймон стоял и смотрел на него. Замученное лицо в крови и пыли, мускулы подрагивают, красные глаза. Потом он повернулся и впервые взглянул на меня. Попытался что-то сказать, высунулся язык, облизал пыльную корку губ. Я ответила на взгляд: — Все в порядке. Он ничего со мной не сделал… На муле у пещеры есть веревка… — Веревка? Зачем? Голоса у нас обоих были очень странные. Он медленно шел ко мне, — Если он придет в себя… — Моя дорогая Камилла… — сказал Саймон и, увидев выражение моего лица, рассердился. — Что, по-твоему, я должен был сделать? — Не знаю. Конечно, убить. Я просто… Ты и убил. Губы его шевельнулись. Не совсем улыбка, но он вообще в этот момент не походил на себя. Передо мной на ярком свете стоял незнакомец со странным голосом и смотрел на свои окровавленные руки, в его лице мне чего-то не хватало. Тут мир перестал качаться, я пришла в себя и сказала быстро, почти отчаянно, в приступе стыда: — Саймон. Прости. Я просто еще ничего не соображаю. Конечно, ты прав. Это просто… слишком близко. Бывают случаи, когда надо понимать и принимать… такое. Я просто свинья. Теперь он улыбнулся, как раньше. — Ну не совсем. Ты тоже права. Что ты, собственно, собиралась этим сделать? — Что? Я тупо уставилась на пистолет в своих руках. Он наклонился, взял его, не прикасаясь ко мне кровавыми немного дрожащими пальцами, положил на землю. — Так, думаю, безопаснее. Тишина. Он стоял и смотрел незнакомым взглядом. — Камилла, если бы ты не избавилась от этой штуки, я бы умер. — И я. Но ты пришел. — Моя хорошая, конечно. Но с этим пистолетом… Ты застрелила бы его, Камилла? Совершенно неожиданно я затряслась и закричала: — Да! Да! Я как раз собиралась, когда ты… убил его сам! И я заплакала, больше не было сил, я потянулась к нему и взяла его руки, в крови и всем чем угодно. Мы сидели на камнях, его рука на моих плечах. Какое-то время он ругался, и это было так на него не похоже, что я хихикала сквозь слезы, но сумела сказать: — Прости. Все в порядке. Это не истерика. Это… реакция на что-то. Он говорил с шокирующей страстностью: — Никогда не прощу себя за то, что втащил тебя во все это, клянусь Богом! Имей я малейшее представление… — Ты не втащил меня, я сама напросилась и должна была принять, что получилось. Ты не виноват, что все так… Мужчина делает то, что считает необходимым, и раз ты чувствовал себя так из-за Михаэля, соответственно ты и поступил. Вот и все, ты сказал, что трагедия закончена, но, конечно, когда ты узнал, что Ангелос жив… — Моя хорошая, ты ведь не думаешь, что я убил его из-за Мика? Я говорил на доступном ему языке. Конечно, и поэтому, я это понял, когда посмотрел ему в лицо, но озверел я даже раньше, чем узнал от Димитриоса остальное. |
