Рем (оборачивается у самой кулисы и язвительно улыбается). Персоналом СА командую я. И попрошу не указывать мне, кого и куда отправлять.

Рем надевает фуражку, щелкает каблуками, с преувеличенной торжественностью салютует и, развернувшись «кругом», удаляется. Штрассер обессиленно падает в кресло. Потом резко вскакивает и бросается вслед за Ремом. Сцена некоторое время остается пустой. Слышно воркование голубей. С другого конца сцены входит Гитлер, в руке его – белые перчатки. Он раздраженно прохаживается взад-вперед, мучительно над чем-то размышляя. Подходит к балконной двери, стоит погруженный в раздумье, словно никак не может принять решение. Наконец обеими руками резко захлопывает балконную дверь. Решение принято. Гитлер выходит на авансцену и подает в зрительный зал знак взмахом белых перчаток – влево и вправо.

Гитлер (влево). Геббельс… (Вправо.) Гиммлер… Я отправляюсь в путешествие. Мои указания по известному вам делу отправлю с дороги, с секретным курьером. Как только получите их, немедленно приступайте к исполнению – и чтобы строжайшая секретность! Операцию провести четко, без колебаний. И никакой пощады. Ну а теперь займитесь подготовкой.

Кивает обоим, отпуская их. Затем выходит в центр сцены и стоит там один, повернувшись к зрителям спиной.

Занавес

Действие третье

30 июня 1934 года, полночь. Прошло несколько дней. Декорация та же. Ярко горит люстра. Появляется Крупп – как всегда с тростью. Садится на стул, ждет. Некоторое время спустя с противоположной стороны выходит Гитлер, одетый в военный мундир. Он бледен, изможден, глаза запали.

Крупп. А-а, с возвращением. Я слышал, вы были в путешествии. Что означает сей срочный вызов?

Гитлер. Прошу извинить, что заставил ждать, господин Крупп. Прошу также извинить за этот вид. Чрезвычайное положение – с самого приезда все нет времени форму снять.

Крупп. Боже, какой цвет лица, Адольф. Вы, верно, не сомкнули глаз?

Гитлер. Надеюсь, вы не в обиде на меня за полуночный вызов – давайте считать, что мне невмоготу проводить бессонную ночь в одиночестве.

Крупп. Что ж, приятно, когда в тебе нуждаются… Из-за этой проклятой сырости так разнилось колено, что я и сам не прочь скоротать бессонную ночь за беседой.

Гитлер. Вот и отлично.

Пауза.

Крупп. Значит, дело все-таки сделано.

Гитлер. Да. Это была необходимая мера.

Крупп. Обоих?

Гитлер. Обоих.

Крупп. Расстреляна также вся верхушка СА, да? Я слышал, что обыватели, живущие поблизости от Рихтерфельтского военного училища, в ночь с субботы на воскресенье не могли уснуть от залпов, доносившихся с плаца. Неужто в самом деле расстреляны четыреста человек?

Гитлер (подсчитывает в уме, сбивается, нервно загибает пальцы). Да… Триста восемьдесят… Пока.

Крупп. Работа немалая. Генералы, я полагаю, будут довольны. Но как это воспримут так называемые народные массы? Не взорвутся ли улицы демонстрациями?

Гитлер. Я намерен произнести речь в рейхстаге. Официально будет названо число казненных… (снова считает) семьдесят… нет… восемьдесят человек.

Крупп. Я полагаю, в вашей речи будут приведены веские обоснования смертных приговоров, вынесенных Рему и Штрассеру?

Гитлер. Естественно. Начать с того, что Рем погряз в коррупции…

Крупп. Ну, не он один…

Гитлер. Во-вторых, жестокость в обращении с людьми…

Крупп. Каковая свойственна всей национал-социалистической партии.

Гитлер. В-третьих, распутство, причем самого отвратительного, извращенного свойства.