— Полезай наверх! — закричал он вне себя. — Полезай!

Слишком напуганная, чтобы протестовать, Лиллиана попыталась подняться по крутой тропе, прижимая к себе корзину с малышкой Элизой, которая теперь расплакалась снова. В темноте она оступилась и едва не упала, но потом снова начала подъем, несмотря на боль в ноге.

В том месте, где тропа расширялась, образуя небольшую площадку, Лиллиана остановилась, чтобы перевести дух, и когда Уильям попробовал обнять ее, она оттолкнула его руку.

— Я не пойду дальше! — закричала она, вжимаясь в узкую щель и прижимая к себе Элизу. — Ты должен прекратить это безумие, Уильям, сейчас же прекратить!

— Безумие! Ты называешь это безумием? Когда я хочу лишь одного — любить тебя! Жениться на тебе!

— Я уже замужем за другим. И я люблю его.

Ее слова заглушил налетевший порыв ветра, и в следующий миг перед Уильямом возникла огромная фигура. Ошибки быть не могло: то был Корбетт, и у Лиллианы хлынули слезы облегчения. Но двое мужчин, стоящих лицом к лицу, являли собой отнюдь не отрадное зрелище.

— Назад! Назад, я сказал! — завопил Уильям.

В отличие от отчаянного выкрика Уильяма, голос Корбетта был негромок и спокоен:

— Назад? А если нет, что тогда? Вы будете угрожать своей дочери? Или моей жене? Таким человеком вы себя считаете?

Корбетт засмеялся, и в этом смехе слышалась вся мера его презрения.

— Она не должна была выходить за вас замуж.

— Однако же вышла. А что мое, то мое.

— Да. Вы будете держаться за нее. Но только как за какую-то вещь, просто потому, что она ваша собственность! Но я-то люблю ее. И всегда любил! И она любит меня! — Он шагнул, чтобы преградить Корбетту путь к Лиллиане.

— Вы заблуждаетесь, Уильям, и в этом, как и во многом другом. Лиллиана вас не любит. Она любит меня. — Он умолк, и даже во мраке расселины его взгляд нашел ее. — И я ее люблю.

Лиллиана едва дышала — так она была потрясена. Любимый, единственный! Он здесь ради нее, он сражался за нее, он сказал, что любит ее, — несмотря на все плохое, через что они прошли.

— Корбетт, — прошептала она. Но в следующее мгновение это было уже сигналом тревоги. — Корбетт!

Она не поняла, как ему удалось избежать смертоносного удара Хью. Уклонившись влево, он едва удержался на ногах, но теперь против него стояли двое.

— Вы сказали, что он никогда не доберется до нас! — заорал Уильям на Хью. — Где, во имя всех страстей Господних, вы были до сих пор?!!

— Заткнись! — огрызнулся Хью; его глаза были прикованы к Корбетту. — Это уже не имеет значения. Теперь он попался — и ему конец.

Хотя Корбетта, по-видимому, отнюдь не удивило подлое поведение брата, ему хотелось понять: почему?

— Но что к этому привело? Что заставило тебя совместить государственную измену… с братоубийством?

— Защищать свой дом — это измена? Стремиться к укреплению своего дома — это измена?

— Если это делается только ради твоей личной выгоды — да, тогда это измена. Вам незачем опасаться Эдуарда на королевском троне. Он человек Закона. Он объединит Англию.

— Его отец был напыщенный дурак! От него исходили только раздоры и междоусобицы, а Эдуард был его кулаком, когда требовалось отнять власть у баронов!

— И это, по-твоему, основание, чтобы сеять смуту в северных графствах? Ты всерьез веришь, что Эдуард вам позволит отделиться и зажить, как сами пожелаете?

— Он не сможет удержать нас. Мы уже достаточно сильны.

— И сначала надо убрать меня, потому что я стою за Эдуарда и за Англию?

Ответил Уильям:

— Вы украли у меня Оррик и Лиллиану!

— У вас уже есть дом.