Вероника надкусила яблоко и с хрустом начала жевать.

– А что там дают? «Принс», «Хэд», «Данлоп», «Юнекс», «Фелкль»?

Геннадий Иванович моргнул. Оленька с матерью переглянулись.

– У меня «Хэд», – подал голос миролюбивый «гаваец», – могу предложить. Хотите?

– Геннадию Ивановичу предложите, – перевела стрелки зловредная Вероника, – у меня свой «Хэд».

– Геннадий Иванович, я могу вам предложить…

– Да мне, собственно, все равно, если Вероника согласна меня учить.

– Да на что он вам, этот теннис! – досадливо воскликнула Оленькина мама и захлебнула досаду теплым компотом, оставшимся от полдника. – Все прям, как дураки, кинулись в этот теннис играть!..

– Бег – вот лучшее средство, – провозгласила Юля.

– Легкая атлетика – королева спорта! – поддержал ее Сережа, и они синхронно размешали в железнодорожных стаканах принесенный с собой заменитель сахара.

Марина еще чуть-чуть раскопала салат и поднялась.

– Приятного аппетита, – кисло сказала она, – до завтра.

Бабуся Логвинова деловито заглянула в ее тарелку:

– И эта ничего не поела! Уморить себя решили!

Оленька повыше подтянула шаль.

– Я не хочу. Еда – это так… глупо.

И скучно и глупо, подумала Марина желчно.

Ну почему считается, что женщина, которая ничего не ест, гораздо интереснее женщины, которая ест все? Кто это придумал?

Ей хотелось есть – она не ужинала вовсе не потому, что «скучно и глупо», а из-за аллергии на рыбу. Сейчас поешь, а утром с ног до головы покроешься красными пятнами!

Хорошо, что в номере у нее банка с кофе, любимая кружка, длинная-предлинная палка сухой колбасы и три пакета хрустящих хлебцев. Да, и еще роман!

– В десять часов танцы, – напомнил Геннадий Иванович, и Вероника опять усмехнулась, – приходите, Марина! Это своеобразный клуб. Можно пообщаться, поговорить, покурить… Жизнь здесь слишком размеренная, от нее быстро устаешь.

– Спасибо, Геннадий Иванович, – поблагодарила Марина. Вот только танцев ей не хватало!

Марина выбралась из-за стола, чувствуя, что все, не только соседи, но и прочие отдыхающие, рассматривают ее с истовым любопытством, перестают есть, вытягивают шеи, шепчут друг другу в уши, кивают в ее сторону и показывают глазами.

Еще бы, ведь это она нашла… труп!

Труп нашла, а «приключения» из этого не вышло. Не вышло никакого «приключения», и не выйдет! Жалость какая.

Усатый милиционер, приехавший на «газике», ее почти ни о чем не спрашивал. Она сама рассказала, как подлая шляпа слетела с головы, как она стала ее вылавливать, нагнулась и… и увидела.

– Перепугались? – спросил милиционер равнодушно.

Марина пожала плечами:

– Не особенно. Неприятно, конечно…

«Приключения» не вышло, и главный герой, циничный, остроумный и загорелый полицейский капитан с пушкой за ремнем, в выцветших и потертых джинсах, тоже никак не вырисовывался. Не тянул усатый милиционер на главного героя!

Труп оказался не криминальный – все правильно понимала бабуся Логвинова.

Выпил лишнего, сел на мостках, задремал, да и свалился – так как-то получалось.

Длинными санаторными коридорами, застланными ковровыми дорожками – красная середина, зеленая кайма, – Марина добралась до высоких двойных ореховых дверей, вышла на вечернее солнце, пристроилась на лавочку с гнутой садовой спинкой и закурила.