Фактически, корректируя один симптом за другим, Эриксон вызывал у него такие поведенческие реакции, стереотипы и образ мыслей, которые, укрепляясь, шаг за шагом вели Герберта к пониманию того, что у него есть не только аппетит к еде, но и вкус к жизни. А начав играть в карты, он не мог не осознать, что испытывает тягу к людям и желание с ними взаимодействовать.
Как Эриксону удавалось заставить людей реагировать нужным образом? В случае с Гербертом очевидно, что он воспользовался знанием обычных человеческих реакций – чувством соревнования и желанием подражать (в частности, вызывая аппетит зрелищем жадно евшей миссис Уолш). Он использовал и «когнитивный» подход, например, когда заставил Герберта признать, что у него есть желудок – непрекращавшаяся отрыжка просто исключала какой-либо другой вывод.
Конечно, Герберт находился в психиатрической больнице, и у Эриксона была возможность почти полностью контролировать его поведение. Однако несмотря на это, Эриксон демонстрирует эффективное использование психологического приема. Психологический прием, как и физический, предполагает, что пациента ставят в такое положение, из которого имеется только один выход: в желаемом направлении. В данном случае, Герберт каждый раз реагировал так, как и предполагалось. Получалось так, как если бы Эриксон бросал игральные кости и каждый раз безошибочно называл число очков, которое выпадет. Конечно, это не могло не поразить пациента и не уверить его в способности врача помочь ему.
В случае с Гербертом Эриксон одновременно работал только с одним симптомом. Он начинает терапию с достаточно внешней сферы и идет от периферии к центру. Добившись изменений в периферических проявлениях, он переходит к работе с симптомами, имеющими отношение к центральному ядру личности. И каждая новая победа обусловлена достигнутым ранее успехом.
Я никогда не сомневался в его честности и добрых намерениях и всегда знал, что он не станет использовать людей в корыстных целях".
Об этой доброй воле Эриксона следует всегда помнить, особенно когда мы будем вести речь о его любви к анекдотам, взятым из жизни. Анекдоты обычно используют для выражения тонко замаскированной враждебности, однако в тех анекдотах, которые рассказывали в семье Эриксона, и «жертва», и «преследователь)», как действующие лица истории, бывали одинаково приятно удивлены ходом воображаемых событий. «Жертве» не причиняется вред, хотя в некоторых случаях и возникает вопрос: «А кто же, собственно, остается в дураках?» Но нет никаких признаков того, что шутки Эриксона были порождены враждебностью или выражали ее в той или иной форме.
Истории, рассказанные в этой главе, представляют собой модели, в соответствии с которыми следует строить ситуации для достижения определенной цели. Во многих случаях сюжеты анекдотов и юморесок можно рассматривать как сценарии, послужившие основой для схемы Эриксоновской психотерапии. Когда Эриксон вел психотерапию, он знал, чем она кончится, как знал окончание тех рассказов и анекдотов, которые рассказывал. Пациенту это было неизвестно. Эриксон начинал работу, имея вполне определенную цель – изменить реакции пациента с нездоровых и деструктивных на здоровые и конструктивные. В качестве психотерапевта он управлял ситуацией, добиваясь поставленной цели. Для того, чтобы вызвать и поддержать интерес и высокую мотивацию у пациента, использовались многие техники – провоцирование, стимулирование любопытства, разнообразные тактики поведения и юмор.
Главным элементом в анекдотах и шутках Эриксона была не враждебность, а изумление. Проходя у него психотерапию, пациент часто удивлялся как необычности его «предписаний», так и своим собственным реакциям. И так же, как слушатель испытывал облегчение, узнавая мораль запутанной истории, пациент тоже испытывал облегчение, получив ясные и точные указания. |