Я брела по улице, ничего не видя вокруг от слез. В голове – мрачная пустота. Я не знала, сколько прошло времени – десять минут, час два. Я шла по улицам, не соображая, куда иду и зачем.

Я много думала о том, откуда вдруг у Стаса возникло столько ненависти именно ко мне, а не к своим мучителям. А потом поняла. Он взрывался изнутри. Ему нужно было кого-то обвинить, вылить на кого-то свою злость, свою ярость. Он не мог найти тех, кто сделал это с ним. Его родители обратились в полицию, но напавших на него так и не нашли. А Стасу было жизненно необходимо кого-то ненавидеть. И он сделал меня виноватой. И, чтобы как-то оправдать свою ненависть, сам поверил в то, что я виновата во всем, что с ним случилось.

Я подошла к своему дому, когда уже совсем стемнело. Дома меня ждала бабушка. Она что-то обеспокоенно говорила мне, но я молча ушла в свою комнату, заперла дверь. Опустилась на корточки и тут увидела, что окно в мою комнату открыто. Это странно – я закрывала его, когда выходила в последний раз. Я посмотрела на кровать. И все внутри похолодело. Я встала, не отрывая взгляда от кровати. А точнее, от того, что там увидела.

Кролик. Пушистый кролик. Моя Умка.

Я как будто вошла в пол. Вошла глубоко-глубоко, под почву, меня протащило через земную кору, затем я проникла в мантию. Дальше, пройдя через расплавленное ядро и снова через мантию и кору, вышла на ту сторону. Где была та сторона? Наверное, я плескалась в холодных водах Тихого океана. Но не успела я вдохнуть побольше воздуха, как меня снова потащило вниз, на глубину, обратно. И вот я снова здесь. Вышла из-под земли.

И все это за несколько секунд.

Умка лежала на подушке, укрытая одеялом, виднелась только голова… Она не шевелилась… Не дышала… Возле нее на подушке лежала записка. Я медленно потянулась к ней. Развернула.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ. СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ. СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Я узнала этот почерк. Я знала только одного человека, который писал бы так. Буквы заваливались влево, а не вправо.

Стас.

Он задушил Умку.

Рядом валялась бельевая резинка. Та самая, в которую мы играли в детстве.

И я закричала. Я кричала так громко, что практически оглохла от собственного крика. В мою комнату стала ломиться бабушка.

– Тома! Тамара, открой дверь! Тома, что случилось? Томочка, прошу тебя, открой дверь!

Но я не открыла. Я бросилась к шкафу и принялась яростно выгребать из него вещи. Достала из-под кровати чемодан, открыла его, стала бросать туда одежду.

«Я больше не останусь в этом городе ни на минуту», – решение пришло мгновенно. Я делала резкие, сумасшедшие движения. Бросала в чемодан одну вещь за другой.

Я не знаю, нашла ли бабушка вторые ключи или просто выломала дверь. Я была слишком увлечена вещами. Она вбежала в комнату.

– Я не останусь здесь! – кричала я. – Я переезжаю в Москву! Бабушка усадила меня на кровать и обняла.

– Тш-ш-ш. – Она укачивала меня, как маленькую.

Она спрашивала, что произошло. Я не отвечала. Она видела, что случилось с Умкой. Но у нее не возникло подозрения, что это мог кто-то сделать. Она просто решила, что Умка умерла по какой-то «своей» причине. Может быть, подавилась, а может быть, чем-то болела. Она подумала, что это я от помутнения рассудка уложила ее на кровать и накрыла одеялом. Записку я спрятала.

Я больше не ходила в школу. Кричала маме по телефону, что не хочу здесь больше оставаться. Мама забрала документы и увезла меня в Москву.

Я поступила в новую школу. В новой школе у меня было не так много друзей – тяжело вливаться в коллектив, когда ты новенькая, а все вокруг дружат уже давно. Они просто не замечали меня. Максимум, что я могла получить от них, – беглый, равнодушный взгляд. Было очень обидно. Я задумалась – относилась ли я к новеньким так же, когда училась в своей старой школе? Скорее всего, да.