Последовало коллективное подтверждение и Братья начали расходиться. Харм даже не оглянувшись на своего сына, просто направился к выходу.

Очнувшись, парень вытащил руки из-за спины и потер их друг о друга. Сделав шаг вперед, он окликнул своего отца один раз… затем, другой.

Брат повернулся, выражение его лица выражало столкновение с нежеланной обязанностью: — Давай не сейчас…

— Если позволишь, — произнес Дариус, становясь между ними, — для меня было бы честью, если бы он оказал мне содействие в деле. Если ты не сочтешь это за оскорбление, конечно.

Правда в том, что его не заботило, прозвучало ли это как оскорбление. Парень нуждался в лучшем отношении, чем почивал его отец, а Дариус был не тем человеком, кто будет отсиживаться в стороне, пока перед ним разворачивается несправедливость.

— Думаешь, я не могу позаботиться о своей кровинке? — прорычал Харм.

Дариус развернулся к мужчине и столкнулся с ним нос к носу. Он предпочитал мирные переговоры, когда дело доходило до конфликта, но с Хармом не о чем было спорить. И Дариус было отлично подготовлен, чтобы ответить на силу силой.

Когда Братство замерло вокруг них, Дариус понизил голос, несмотря на то, что все присутствующие все равно слышали каждое слово.

— Отдай мне мальчишку, и я доставлю его целым и невредимым к рассвету.

Харм зарычал, и этот звук больше походил на рык волка, почуявшего свежую кровь: — Так же как и я, брат.

Дариус наклонился ближе.

— Если возьмешь его с собой, и он там погибнет, твоя родословная будет вечно влачить этот позор. — На самом деле было трудно понять, была ли задета ли совесть мужчины. — Отдай его мне, и я избавлю тебя от этой ноши.

— Ты мне никогда не нравился, Дариус.

— И все же, возвращаясь в лагерь, ты был более чем готов обслужить тех, кого я превзошел. — Дариус сверкнул своими клыками. — Если учитывать насколько тебе это нравилось, мне думалось, что твое отношение ко мне будет немного лучше. И знай — если ты не позволишь мне приглядывать за парнишкой, я повалю тебя на пол и стану избивать ногами до тех пор, пока ты не смягчишься ко мне.

Харм прервал зрительный контакт, переводя взгляд за плечо Дариуса, когда Брата затянуло прошлое. Дариус даже знал, какой точно момент. Это была ночь, когда Дариус одержал над ним в лагере верх, и когда Дариус отказался от своей «награды», его заменил Бладлеттер. Жестокость — было мягкое слово, чтобы описать ту процедуру, и хотя Дариус не хотел это возрождать, но безопасность парнишки была достойным концом его бесславных деяний.

Харм знал, кто выйдет победителем из кулачного боя.

— Забирай его, — процедил мужчина. — И делай, что хочешь. Я отрекаюсь от него, как от своего сына.

Брат развернулся и ушел прочь…, забрав с собой весь воздух из пещеры.

Воины смотрели ему в след, и их молчание было громче любого боевого клича. Отрекаться от отпрысков было настолько неприсуще их расе, насколько солнечный свет для их семейства — это было равносильно гибели.

Дариус подошел к молодому мужчине. Это лицо… Святая Дева-Летописеца. На посеревшем лице паренька застыло не печальное выражение. Не убитое горем, или стыдом. Черты его лица походили на настоящую маску смерти.

Протянув ладонь, Дариус произнес: — Приветствую тебя, сынок. Я Дариус и я тот, кто будет выполнять функции твоего боевого наставника. — Юноша моргнул один раз. — Сынок? Нам пора выдвигаться.

Внезапно Дариус подвергся испытующему взгляду; парень явно искал признаки сострадания или обязательств. Однако не нашел ни того ни другого. Дариус понимал, что нужно быть сухим и твердым, как земля под сапогами юнца, потому как знал, что в противном случае, любое проявление мягкости приведет лишь к дальнейшей немилости.