|
Уитмен заявил права на Америку от имени горлопанов и хулиганов, Норман Корвин сделал ее своей для «нормального малого», который оказался не больше и не меньше, как победителем в патриотической войне и теперь возвращался в лоно обожающей его нации. Маленький человек был истинным воплощением простого американца! Корвиновское «нормальный малый» оказалось американским эквивалентом слова «пролетариат», и, как я теперь это понимаю, революция, в которой сражался и победил американский рабочий класс, на самом-то деле была Второй мировой войной – великой битвой, где все мы, как бы малы ни были, принимали участие; это была революция, которая утвердила реальность мифа о национальном характере, вобравшем в себя частицу каждого из нас.
Включая меня. Я был еврейским мальчиком, это без сомнения, но у меня не было желания становиться частью какого-то еврейского характера. Я толком не знал даже, что бы это такое могло быть. И не очень хотел знать. Я хотел участвовать в становлении американского национального характера. Что было в высшей степени естественно для моего рожденного в Америке отца, моей рожденной в Америке матери и в высшей степени естественно для меня, и ни один путь к этому не представлялся мне более подобающим, нежели тот, на котором для такого участия нужен язык Нормана Корвина, лингвистическая выжимка высоких чувств, которые в обществе пробудила война; нужна высокая народная поэзия, звучавшая литургией Второй мировой войны.
История съежилась, оказалась личным делом каждого, Америка съежилась и оказалась тоже очень личной; что до меня, то я был зачарован не только Норманом Корвином, но самим временем. Ты вливаешься в историю, и история вливается в тебя. Ты вливаешься в Америку, и Америка в тебя. А заслужил ты это всего лишь тем, что живешь в Нью-Джерси, тебе двенадцать лет, на дворе 1945 год, и ты сидишь слушаешь радио. В то время массовая культура была еще накрепко связана с веком девятнадцатым, имела еще слишком малую опору в языке, но в такой опоре уже явно ощущалась необходимость, и от всего этого меня охватывало чувство восторженного нетерпения.
Ну вот, теперь уже не сглазишь, можно говорить: Бездельники-большевики, гнилые демократы, увальни в очках В конце концов куда как круче сделались громил в коричневых рубашках и умнее, кстати, Поскольку без того, чтобы сечь пастора, расстреливать еврея, книгу жечь и запирать В публичный дом девчонку или кровь выкачивать у беззащитного ребенка, запасая плазму, Обычные мужчины собрались – не больно-то казисты, но свободны, — Восстали от своих привычек и домов и, рано поутру Проснувшись, мускулы размяли, а потом Прочли в пособии (любители, куда там!), Где у ружья приклад, у танка башня, Как штык примкнуть, как заменить пустой рожок у автомата, И вышли, черт возьми, под пули на поля войны, И в океаны вышли под торпеды, Чтоб опытных убийц, прожженных, ловких профи Разбить, смешав с дерьмом. И это сделали. Ты хочешь подтверждения – читай Последнее коммюнике с пометой «От Верховного командования союзных войск». |
