Сквозь щель в ставнях я увидел луч твоего фонарика. Ты вышел в ночной дозор. Шум стих, повторился, потом потонул в странном топоте у нас над головой.

— Сони, — догадался я.

— Ясно. Где там твои беруши?

Секундное замешательство. Я позаботился о презервативах, а о берушах и думать забыл. Смущаясь, признаюсь в этом Сильви. Она улыбается, тронутая моей честностью и начинает отвечать на мои ласки, говорит, что беруши ей взять неоткуда, но хоть утешить немного готова.

Тут входная дверь снова с треском распахивается.

— Спокойно, это я! — голос у тебя встревоженный.

Сильви выпускает изо рта мое мужское достоинство и спрашивает, что случилось.

— Нет-нет, все в порядке, — отвечаешь ты неуверенно. — Я искал в траве ключи от машины, услышал какой-то шум и… Вот черт. Только не спускайтесь.

Она надевает майку, я — трусы, мы застываем в ожидании на разных концах кровати, опять раздается знакомый скрежет.

— Бедняжка, — вздыхаешь ты.

— В чем все-таки дело?

— Какой же я идиот, забыл про ведерко со льдом! Она упала туда и утонула.

— Кто — она? — кричит Сильви.

— Мышка.

Стоит гробовая тишина, слышны только странные хрипы.

— Папа.

— Что?

— Только не говори, что делаешь ей искусственное дыхание «рот в рот».

Мой голос дрожит от досады. Откашлявшись, ты объявляешь, что идешь ее хоронить, и в третий раз желаешь нам спокойной ночи.

Через минуту после того, как хлопнула дверь, я спрашиваю как ни в чем не бывало:

— Так на чем мы остановились?

В ответ — странный писк. Уткнувшись носом в подушку, Сильви помирает со смеху, говорит, что в таком состоянии лучше не продолжать, а то как бы она мне чего не повредила.

Мы засыпаем под топот сонь, спина к спине, обнимая каждый свою подушку. В семь утра ты устраиваешь нам подъем, как в армии.

— Тата-рата, тара-та, тара-та! — трубишь ты под нашим окном, сложив ладони рупором. — По-одъ-ем, круассаны прибыли!

Мы одеваемся, выходим, шатаясь, как зомби. А у тебя энергия бьет ключом, встал в пять утра, вырядился в старый ярко-зеленый спортивный костюм и уже успел сделать перегородку в подвале.

— Они еще горячие, скажите спасибо Хассейну.

Великий визирь дома престарелых, сочувственно улыбаясь, машет нам рукой. Мы его благодарим. Круассаны с виду напоминают старые мочалки.

— Я их немного штукатуркой измазал, но потом сполоснул, — объясняешь ты нам. — Давайте скорей, нужно показать Сильви Канжуэр.

Я, в отличие от тебя, никакой срочности в этом не видел. Как только Сильви отправилась в единственную на ферме ванную, ты подмигиваешь и вопросительно смотришь на меня — тебя интересуют мои ночные подвиги. Я в ответ лишь недовольно морщусь. Ты радостно набрасываешься на круассан.

День, как ты и задумал, начинается романтично — нашим вторжением в военный лагерь Канжуэр, где по пустынной площадке ездят танки и в сторону моря стреляет пушка. Мы устроили пикник в руинах деревеньки, отведенной для учений, среди стреляных гильз и осколков гранат. Ты гладил ужа и рассказывал нам, как приручил вот такого же, когда строил блокпост в Альпах. Завороженная твоим военным прошлым Сильви внимала тебе, как богу, а когда я попытался закруглить разговор, послала меня собирать ежевику. После обеда мы работали в подвале, а потом ты по совету Хассейна повел нас купаться на речку. Вода была мало того что ледяная, но еще и красно-лиловая — выше по течению завод по производству консервированных фруктов сбрасывал в реку отходы.

Вечером мы высадили Сильви у общежития, и я повернулся к тебе, не скрывая клокотавшей во мне ярости.