Я так забегался, так увлекся, что в горячке упустил самый важный момент: не запросил у Союза театральных авторов и композиторов права на постановку. Как только в «Нис-Матен» появилось объявление о спектакле, Союз прислал нам заказное письмо, запрещающее постановку. Ты незамедлительно ответил, что «Друзья из „Этьен д'Орв“» признают свою ошибку, вполне простительную для столь юных театральных деятелей и готовы урегулировать ситуацию на условиях правообладателя. Союз ответил, что регулировать надо было раньше и запрет не снял. Театру Ниццы оставалось только подчиниться и снять наш анонс.

Ты огорчился даже больше, чем мы. Сроднившись с нашей мечтой, ты воспринял это, как личное поражение. Хуже — как профессиональную ошибку, но отступать ты не привык.

— Снять запрет Союза может только автор, — сказал ты и протянул мне ручку. — Напиши ему.

Я послушался, чтобы тебя утешить, и хотя сам ни секунды не верил в успех, отправил в издательство «Галлимар» длинное послание для передачи автору от горячего поклонника. Шесть дней спустя пришла телеграмма:

Даю разрешение играть «За закрытыми дверями». Жан-Поль Сартр

В это было трудно поверить. Ты позвонил в Союз, и взявший трубку чиновник подобострастно заверил, что все административные препоны сняты. Но нас ожидал еще один приятный сюрприз. Через месяц после премьеры мне передали из театра конверт, адресованный «Мсье режиссеру „Друзей из «Этьен д'Орв»“». Внутри был серый листок с отпечатанным на машинке текстом.

Мсье,

Мои друзья видели вашу постановку «За закрытыми дверями». Говорят, смеялся весь зал. Мне и самому эта пьеса казалась забавной, но все утверждали обратное. Спасибо, что стали на мою сторону тридцать три года спустя.

Сартр

Должно быть, на той неделе мой ангел-хранитель решил поработать почтальоном. Через день мне пришло еще более неожиданное послание. В полном восторге от книг Женевьевы Дорман, я когда-то отправил этой незнакомой мне женщине несколько страниц моего сочинения и выращенный на балконе лимон — намек на название одного из ее романов. Писательница подтвердила получение посылки, сдержанно указала на шероховатости стиля, но призналась, что ей было смешно и что я по праву могу считать себя писателем. Она советовала не доверять издателям: «Им лишь бы побольше бумаги продать», — а своего единственного выбирать придирчиво и старательно, как нужное слово или спелый лимон.

Два волшебных письма висели на кнопках у меня над письменным столом и, как два компаса, показывали противоположные направления. Как поступить — сидеть взаперти и писать, получая отказ за отказом от «торговцев бумагой», или попробовать себя в театре, раз там меня так хорошо приняли? Собравшись с духом, я взялся за оба дела сразу. Ты же в упоении раздавал всем ксерокопии писем и даже придумал фантастический план: свести за обедом в Париже двух первых членов моего фан-клуба — экзистенциалиста и «кавалерист-девицу». Гуру леваков-интеллектуалов и романтическую бунтарку из правых.

— Это будет такая встреча… — заранее радовался ты, — кто сказал, что они друг друга терпеть не могут? Тем более, кое-что общее у них уже есть.

Когда дело касалось меня, ты готов был идти напролом. Впрочем, шесть лет спустя обед все же состоялся. Правда, Сартр уже умер, ты принялся расхваливать его Дорман, она приняла тебя за безумца и сразу прониклась симпатией.

— Вы впервые работаете вместе?

— Да что вы, нет, конечно! — воскликнул ты.