– Все по законам Сумеречной империи, эсселин Сольвер. Решайте! – жестко ответил старейшина.

Не думаю, что здешние галеры многим отличаются от земных галер былых веков. А значит, условия там адские. И в лучшем случае Крейн или вот этот дурачок Леан вернутся через десять лет на сушу немощными старцами. В худшем – вообще не вернутся. Чем же тогда это наказание милосерднее смерти?

– Я не считаю себя вправе отнимать десять лет жизни, а может, и всю жизнь ни у одного из этих людей.

– Защищаете? – сделал неправильные выводы императорский советник, явно намекая, что пекусь я о судьбе своего любовничка Блейтиана.

– Пытаюсь быть справедливой. Вы ведь этого требуете от императрицы?

Беря пример все с того же Герхильда, взглядом обрушила на голову интригана снежную лавину. А потом еще и от себя добавила, в мечтах от души огрев его сковородкой по темечку.

– Я уже говорил и повторюсь еще раз, эсселин Сольвер: быть императрицей – это не только примерять наряды и носить корону, радовать супруга и услаждать взоры придворных, восседая на троне…

– Вы забываетесь, эррол Тригад, – рыкнул на старика Герхильд, перестав изображать из себя снеговика-пофигиста.

– …это готовность идти на жертвы и принимать непростые решения, – продолжал гнуть свою линию трижды гад, давить авторитетом и дико меня раздражать. – Вот что значит быть императрицей!

– Тогда, – сердце ударилось о ребра, а потом затихло, – я… Я не достойна ею быть.

Зал накрыла звенящая, оглушительная тишина.

Если бы силою мысли можно было испепелить, мой прах уже сегодня отправили бы в родовой склеп Сольверов. К счастью, в таком способе убийства его мрачность оказался не силен, зато преуспел в другом: последние несколько мгновений успешно делал мне лоботомию взглядом.

Я на тальдена принципиально не смотрела, решив, что на сегодня с меня достаточно переживаний. Сфокусировалась на дымке, маячившей перед глазами, сквозь которую пленники походили на большие темные кляксы.

– Значит ли это, что вы отказываетесь продолжать принимать участие в отборе? – силясь сдержать рвущееся наружу ликование, вопросил гадский гад, он же эррол Тригад.

Я открыла рот, собираясь ответить, хотя даже смутно не представляла, что скажу. За опрометчивую фразу, минуту назад сорвавшуюся с языка, Блодейна вполне могла пустить меня на корм фальвам. Или выпихнуть под машину Лешу. Поэтому, как бы ни рвалась из Ледяного Лога, следовало обуздать эмоции и впредь быть осторожней.

К счастью, Герхильд избавил меня от необходимости отвечать.

– Это значит, что эсселин Сольвер снова проявляет характер, когда ее об этом не просят.

Челюсть отвисла еще ниже, грозя в любой момент познакомиться с полом.

– Но она… – это снова старейшина.

– …должна пройти испытание и наконец вынести преступникам приговор, – невозмутимо закончил за старца Ледяной.

– Она должна ответить, – почти взмолился эррол.

Бедолага. Как же ему не терпится от меня избавиться. Им всем.

– Эррол Тригад, я всегда ценил вашу сдержанность и редкое умение говорить только по существу и когда это нужно. Но сегодня вы меня разочаровали. У вас что, словесное недержание?

Я же говорю, что-то с желудком.

По залу прокатился сдержанный смешок, что немного разрядило обстановку. Вовремя. Не знаю, как остальные здесь собравшиеся, но я чувствовала себя заброшенной в кратер вулкана, из которого вот-вот должна была хлынуть раскаленная лава.

Старейшина пошел пятнами. Заскрипел от досады зубами и, кажется, собирался продолжить настаивать на своем, когда Герхильд подозрительно вкрадчивым голосом попросил:

– Давайте не будем заставлять эсселин Сольвер судить сразу трех заключенных.