– Друг, сказал Гарлей: – я привел к тебе сына, испытанного судьбою и боровшегося со всеми лишениями, чтобы проложить себе дорогу. Леонард! в человеке, в пользу которого я убеждал вас пожертвовать своим собственным честолюбием, о котором вы всегда отзывались с такою восторженностью и уважением, которого славное поприще имело вас своим деятельным сотрудником, и которого жизнь, не удовлетворявшуюся всеми этими почестями, вы будете услаждать сыновнею любовью – узнайте в этом человеке супруга Норы Эвенель! Падите на колени перед вашим отцом….. Одлей, обними своего сына!

– Сюда, сюда, вскричал Одлей, когда Леонард упал на колени:– сюда, к моему сердцу! Посмотри на меня этими глазами… как они кротки, как они полны любви и привязанности: это глаза твоей матери! И голова Одлея упала на плечо сына.

– Но эта еще не все, продолжал Гарлей, подводя Гэлен и поставив ее подле Леонарда. – Твоему сердцу предстоят еще новая привязанность: прими и полюби мою воспитанницу и дочь. Что приятного в семействе, если оно не украшено улыбкою женщины? Они любили друг друга с самого детства. Одлей, пусть рука твоя соединит их руки, пусть уста твои произнесут благословение их браку.

Леонард прервал его тревожным голосом.

– О, сэр… о, батюшка! я не хочу этой великодушной жертвы; он… он, предоставив мне это неизъяснимое блаженство… он также любит Гэлен!

– Переставь, Леонард, отвечал Гарлей с улыбкою:– я не так мало о себе думаю, как ты полагаешь. Ты будешь, Одлей, свидетелем еще другой свадьбы. Человек, которого ты так долго старался примирять с жизнью, заставить променять пустые мечтания на истинное, вещественное благополучие, и этот человек представит тебя своей невесте. Полюби ее для меня, полюби ее для собственного блага. Не я, а она была причиною моего воссоединения с действительным миром, с его радостями и надеждами. Я долго был ослеплен, питал равнодушие, злобу, ненависть к людям, мучился раскаянием… и имя Виоланты готово было сорваться с языка его.

Эджертон сделал движение головою, как будто готовясь отвечать; все присутствовавшие были удивлены и испуганы внезапною переменою, которая произошла в лице его. Взор его подернулся облаком, грусть напечатлелась на челе его, губы его напрасно старались произнести какое-то слово; он упал на кресло, стоявшее подле. Левая рука его неподвижно лежала на свертках деловых бумаг и оффициальных документов, и пальцы его механически играли ими, как играет умирающий своим одеялом, готовый променять его на саван. Правая рука его, как будто во мраке ночи, искала прикоснуться к любимому сыну и, найдя его, старалась привлечь его ближе и ближе. Увы! счастливая семейная жизнь, этот замкнутый центр человеческого существа – эта цель, к которой он так долго стремился со всякого рода лишениями, ускользнула от него в то самое время, как он считал ее достигнутою, исчезла, как исчезают на поверхности моря круги от брошенного камня: не успеешь уследить за их изменчивыми очертаниями, как они уже расплылись в бесконечность.