|
Через год с четвертью. Иешуа тогда уехал в Рафану за скобами и гвоздями, везти оттуда их было дешевле, чем заказывать дома или в Сирии. В дороге его укусила змея. Но поскольку эта же змея перед тем укусила верблюда, Иешуа досталось уже не так много яда, и он остался жив. Нога его, однако, распухла, стала синюшно-багровой, и караванщик, знавший толк в змеиных укусах, разрезал вены в нескольких местах, чтобы выпустить мертвую кровь. Она выдавливалась черными сгустками.
Иешуа оставили в какой-то деревне, в доброй семье, и там он лежал и медленно поправлялся. Однажды, когда он еще не мог ходить и чувствовал себя прескверно, мимо проходил встречный караван – в Тир и Сидон. Не подумав о последствиях, Иешуа в жару и лихорадке написал письмо Марии; это письмо долго хранилось у нее, но я его не читала. Получив письмо, Мария сорвалась с места; со своим рабом-лекарем она примчалась в деревню – Иешуа все еще не мог подняться, хотя уже начал есть жидкую кашу. Несколько дней она ухаживала за ним там, в деревне, а потом привезла его ко мне. И я пустила их в дом и никому не говорила об этом. Половину месяца они тайно прожили под моим кровом… Потом я рассказала Ханне. И мы почему-то плакали друг у дружки на плече, как будто прозревали страшное будущее. На второй день после вступления в Иерушалайм Иешуа, Мария, несколько апостолов, бар-Абба и я вошли в Храм и молились там, и принесли жертвы. Там снова кричали «Хошана! Хошана!» и обступали Иешуа, и не давали пройти. – Почему ты не хочешь молиться в Царском портике? – спросил его какой-то сострадательный человек. – Вы – мое царство, – ответил Иешуа. Тоска и тревога сжигали меня заживо… Посланные лазутчики вернулись не все, но те, кто вернулся, не принесли ничего обнадеживающего. Три разные истории рассказали мне, и все они кончались смертью Иоханана. Я уже точно знала, через подкупленных рабов, что Иоханан побывал в руках первосвященника, но что было дальше? Дальше была неизвестность. Я не верила в смерть его еще и потому, что была уверена: кто бы ни удерживал его, не станет убивать столь ценного пленника. Я даже не очень понимала, и не вполне понимаю сейчас: почему Иосиф Каменный отпустил его от себя? Приходит в голову только одно: опасался непредвиденных последствий. Так лис, схвативший пастью ежа, не отпускает его сразу, а ищет в растерянности, куда бы поместить такую неудобную добычу. Так человек, вынувший, чтобы зажечь светильник, слишком жаркий уголек из жаровни, роняет его с ладони на ладонь и после не кидает на пол, а поскорее перебрасывает товарищу… Но общее понимание никогда не спасает, когда ты просто ничего не знаешь о близких людях, которые были, были – и вдруг пропали. Я знаю, что Иешуа писал, и не один раз, Антипе, прося его как родича помочь в поисках Иоханана; тщетно; Антипа пылко обещал сделать все, что от него зависит, и даже сверх того, но теперь-то я знаю, что он бесстыдно лгал. Однако тогда ни я, ни Иешуа не имели повода заподозрить его во лжи. Многих узников, осужденных за преступления против Храма и Закона, выпустил в те дни Иешуа, открыв тюремные двери; никто и не пытался ему помешать. Но Йоханана не было среди освобожденных… И, не мешкая, Иешуа продолжал изменять жизнь в Иерушалайме. Он отменил незаконный поденный сбор с уличных торговцев и заодно разрешил им занимать ту часть улиц и площадей, где они не мешают хождению. Цены заметно упали, что не понравилось некоторым лавочникам, особенно богатым, имеющим по десять и более лавок. Они отправились жаловаться Иосифу Каменному, и тот прислал людей к Иешуа, приглашая его на вечер. Иосиф, разумеется, хотел договориться о разделе влияния, поскольку понимал уже, что за Иешуа стоит немалая сила. |
