Словом, на начавшихся переговорах Малх якобы хотел убить Гиркана, а римские трибуны не позволили ему этого сделать и в последний миг убили его самого. Не сомневаясь во второй части этой фразы, я крайне сомневаюсь в первой; сторонники же Малха, наоборот, не только подтверждают первую, но и развивают ее: хотел убить, чтобы самому сесть на престол! Вот так, ни больше ни меньше. Это говорит прежде всего о том, что к власти Гиркана уже никто всерьез не относился. Он был хворостяным идольцем на троне – таких делают некоторые язычники, чтобы сжечь перед приходом весны.

    Сам же Малх будто бы избежал смерти, скрылся – и готовится поднять людей против римского засилья…

    Эта история, как бы нелепа она ни была, имеет второй смысл, а именно: Ирод уже поставил себя фактически выше Гиркана.

    Меж тем сторонники Малха не складывали оружия. Среди них выделился человек, называвший себя братом Малха, но бывший при этом римлянином, беглым гладиатором по имени Юл Феликс, сражавшимся в свое время в Италии против Марка Красса – того самого, что сгинул вместе со всей своей армией за Евфратом после того, как окончательно разграбил Храм, забрав даже то немногое, что оставил нетронутым Помпей. На что рассчитывал Красс, совершив такое святотатство, не знает никто.

    Феликс несколько месяцев готовил восстание в Иерушалайме, полагаясь в основном на рабов, поденщиков, бедных ремесленников, недовольных воинов, безработную молодежь, мечтающую только о наживе и не думающую о том, под чьими знаменами и против кого воевать – сугубо подобно тому, как прежний его вождь, Спартак, произвел удачное восстание в Капуе и неудачное – в самом Риме. И, подобно тому, как в Риме невозможно было сохранить тайну среди болтливых домашних слуг, так же – и многократно хуже – в Иерушалайме, где настоящих тайн не бывает вообще и где тайна сохраняется некоторое время лишь потому, что трудно отделить истину от мириад ложных смыслов. Мятеж провалился, даже по-настоящему не начавшись; многих, поднявших копье, стражники Фасаэля истребили; впрочем, уцелевшие мятежники довольно быстро собрались уже за стенами, в месте слияния Кедрона и Хиннома, где их ждал основной отряд, в порядке отступили на юг и заняли две полуразрушенные придорожные крепости (одну из них Ирод десять лет спустя восстановил и назвал в свою честь Иродионом), откуда тут же начали набеги на окрестные поселения. Фасаэль подступил к крепостям, но вынужден был остановиться: силы осажденных едва ли не превосходили силы осаждающих. Он смог лишь перекрыть дороги на Иерушалайм и Бет-Лехем. Меж тем к мятежникам ручейками стекалось подкрепление со всей округи, и неизвестно, чем все кончилось бы, но подоспел Ирод со своим отрядом. После расправы с Малхом он заболел; говорили о порче, насланной египетскими колдунами, и об отравлении; это, однако, была всего лишь болотная лихорадка.

    Произошло несколько незначительных схваток. Тем не менее Феликс сразу понял, что новый противник ему не по зубам, и дал команду отступать в Масаду, большую крепость, выстроенную в свое время Маккаби против эдомитян. Стены этой крепости были целы, склоны горы, на которой она стояла, неприступны, и в ней можно было держать настоящую осаду. Тем более, как стало потом известно, его сторонники создали там к тому времени немалый запас зерна.

    Отпустив Фасаэля и усилив свое войско войском брата, Ирод подступил к Масаде. Терять людей ему не хотелось, и он вызвал Феликса на переговоры. Тот не сразу, но согласился. Неизвестно, о чем они разговаривали целых одиннадцать дней, зато известно, что Феликс увел своих людей из крепости вооруженными, а Ирод не преследовал их. Говорили также, что в том же году Юл Феликс примкнул в Сицилии к Сексту Помпею, сыну Помпея, а его армия рабов и поденщиков стала едва ли не костяком армии Секста; воевал Секст Помпей на стороне республиканца и кесареубийцы Кассия, которому Ирод обязан был своим возвышением, против Марка Антония и Гая Октавиана; переправилась через море армия Феликса на кораблях Стация Мурка, который намерен был отсидеться в тихой Сицилии, выждать, когда триумвиры перебьют друг друга, и стремительно войти в Рим, чтобы возродить там истинную Республику.