В те времена двадцать тысяч стоили примерно так, как сегодня двести.

       «Почему так дорого?» - выдавил из себя ошеломленный Саша.

        Ответ был нам уже знаком:  «Разве вы не видите - это же Иосл Бергнер».

        Этим ответом галерейщик дал общий очерк творчества Бергнера, а подробности я узнала позже, когда Рози, приглядевшись к моим неумелым попытками управиться с новой  квартирой, приставила ко мне свою уборщицу Оснат.

Я назвала Оснат уборщицей  шепотом, чтобы никто не подслушал – политическая корректность требует называть ее  «озерет», т.е. помощницей, чтобы, не дай Бог, не обидеть.

      Оказалось, что Оснат много лет служила озерет у Иосла Бергнера,  она убирала его мастерскую. Рассказ Оснат о  ее влиянии на творчество самого дорогого художника Израиля звучал примерно так:

          «В мастерской Иосла сначала было очень грязно, окна были такие закопченные, что там всегда было темно. И потому он рисовал свои картины черными и серыми красками. Но я пришла туда и все-все вымыла. Когда я помыла окна, в мастерской стало светло и весело. И с тех пор Иосл начал рисовать картины розовым и голубым».

          Многолетнее общение с Бергнером почему-то навело Оснат на мысль, что искусством может заниматься каждый. Когда ей перевалило за семьдесят, она поступила одновременно в школу танцев и в школу живописи. Чего она достигла в танцах, я не знаю, но результаты своей  художественной деятельности она стала регулярно приносить мне в зеленой папке из толстого картона. Она готова была часами перелистывать содержимое папки, хвастаясь своими успехами. Смотреть там было не на что, но отбиться от нее было трудно, и часто на вопрос, нравится ли мне ее искусство, я без раздумий отвечала, что очень.

        Вдоволь наслушавшись похвал, Оснат спросила однажды, не хочу ли я получить в подарок одну из ее картинок, на что я с привычной готовностью объявила, что хочу. Она долго мусолила картинки, не решаясь, какую мне подарить, а потом зажав выбранный листок между пальцами, произнесла задумчиво, обращаясь то ли ко мне, то ли к себе самой:

        «А может, мне пора уже брать деньги за свои картины?»

        И в ответ на мой недoуменный взгляд пояснила:

                   «Иосл за свои картины всегда берет деньги».

 Услышав мой рассказ об этом разговоре, Рози хохотала, как сумасшедшая. Особенно ей стало смешно, когда я добавила к нему потрясшую меня зарисовку из того же событийного дня, Я услыхала дикие вопли Оснат из кухни и помчалась на выручку. Бедная озерет с криками свешивалась с подоконника кухонного окна восьмого этажа в тщетной попытке с опасностью для жизни поймать в воздухе что-то ускользающее и эфемерное.По выяснении эфемерным предметом оказался мусоросборник щетки для ковров, который Оснат пыталась опорожнить из окна восьмого этажа, но по ошибке.выбросила на головы прохожих вместе с мусором. Ее поступок был совершенно необъясним нормальной логикой - ведь на лестничной  площадке рядом с нашей дверью проходит удобный современный мусоропровод.

Но Рози со смехом отвергла нормальную логику в применении к нашей общей помощнице, поскольку та руководствовалась какой-то другой, чуждой нам логикой.

С Рози мне всегда было легко и интересно, - она была известной израильской поэтессой, и у нас нашлось много общих увлекательных тем. Мы с ней говорили по-русски, учить меня ивриту она не стремилась, а наоборот, хотела совершенствовать свой русский, привезенный ее матерью в Палестину в первые годы Октябрьской революции.