Вполне вероятно, что я излучала некую ауру, как это часто бывает с женщинами, когда они влюблены — а ведь я любила Кристофера Блаунта, но совсем не так, как любила когда-то Лейстера. Я знала, что ничего подобного уже не будет в моей жизни. Но моя любовь к Кристоферу была как бабье лето. Я не чувствовала себя еще слишком старой для любви. Я выглядела очень молодо для своих сорока восьми лет. Мой любовник был на двадцать лет моложе меня, но я не чувствовала разницы в возрасте. Я только сейчас поняла, как юна я была, когда судьба свела меня с Лейстером. Теперь он был больным, стареющим мужчиной, а я не обладала тем даром верности и преданности, которым обладала королева. Кроме того, ведь он так грубо пренебрегал мною ради нее. Меня удивляло, что она, видя, каким он стал, все еще любит его. Это была еще одна, удивительная для меня, грань ее экстраординарной натуры.
Он увидел меня с Кристофером. Не могу сказать, чем мы себя выдали. Может быть, взглядами, которыми мы обменивались друг с другом, или нечаянным прикосновением рук. А может, он заметил какую-то невидимую искру, промелькнувшую между нами, или способен был слышать наш тихий шепот. К тому же наши враги всегда распространяли немало сплетен, при этом обо мне говорили ничуть не меньше, чем о нем.
Во всяком случае, в нашей спальне он сказал мне:
— А ты, оказывается, питаешь нежные чувства к моему шталмейстеру.
Я не была уверена, что он обо всем догадался, и, чтобы выиграть время, переспросила:
— О!.. К кому? К Кристоферу Блаунту?
— К кому же еще? Вы влюблены друг в друга?
— Кристофер Блаунт, — проговорила я с осторожностью. — Да, он знает толк в лошадях…
— Кажется, и в женщинах.
— Ты так думаешь? Ты, наверно, слышал, что его брат и Эссекс дрались на дуэли. Действительно, из-за женщины — королевы с шахматной доски, она была из золота и с финифтью…
— Я говорю не о его брате, а о нем самом. Тебе лучше признаться, потому что я уже все знаю.
— А что ты знаешь?
— А то, что он твой любовник.
Я пожала плечами и запальчиво возразила:
— Разве я виновата, что он восхищается мною и не скрывает этого!
— Если ты пустила его в свою постель, то виновата!
— Ты просто наслушался сплетен!
— Думаю, что это правда.
Он больно сжал мою руку, но я не дрогнула и с вызовом посмотрела ему в глаза.
— Милорд, не соблаговолите ли вы пристальнее вглядеться в свою собственную жизнь, прежде чем копаться в моей.
— Ты моя жена, — сказал он. — И то, чем ты занимаешься в нашей постели, очень даже меня касается.
— А то, чем ты занимаешься в чужих постелях, тоже меня касается!
— Ну, это ты брось, — осекся он. — Давай не будем отклоняться от истины. Я уехал… Я не сопровождаю королеву…
— Твою добрую, милостивую госпожу…
— Она госпожа для всех нас.
— Но в одном, особом случае, она — твоя.
— Но ты же знаешь, что между нами никогда не было интимных отношений.
— Артур Дадли мог бы рассказать о другом…
— Он мог бы много порассказать! — возмутился Роберт. — Но когда он заявляет, что он — сын Елизаветы и мой, то это самая большая и бесстыдная его ложь.
— А мне кажется, в это можно поверить.
Он в гневе оттолкнул меня.
— Прекрати увертываться! Ты и Блаунт — любовники! Ведь так? Так?
— Я брошенная жена, — проговорила я.
— Будем считать, что ты ответила на мой вопрос. |