Лежа пьем шампанское из горлышка, передавая бутылку из рук в руки.

Курим. Никаких чувств, кроме освобождения от напряжения, страха. И вялое разочарование. Столько страшного сулила эта встреча, а получилось — соблазнила и трахнула мужика. Ни за что ни про что. Правильно сделала Наташка, что взяла у него деньги. За такое мучение. Вадим Борисович кладет руку мне на грудь.

Неприятно. Вспоминаю боль, которую его руки мне причинили. Он начинает заигрывать. Видать, отдышался. На вторую хочет раскрутить. Если бы знал, как не хочется. Сопротивляться бессмысленно. Все равно идти некуда. В ответ ласкаю рукой член. Смешно ощущать, как он шевелится, волнуется, растет. Надо подольше заводить, чтобы засунул и сразу кончил. Но Вадим Борисович распалился и лезет на меня сам. Такой тяжелый, неудобный. Дышать нечем. Член ввел и затих. Чего он, интересно, ждет? Мне под его тяжестью не двинуться, не шелохнуться. Как-то странно постанывает, скорее охает. Пытаюсь раскачать его бедрами. Не получается, слишком массивный. Шепчу сдавленным голосом:

— Вадим Борисович, давайте лучше поменяемся местами.

— Нет, мне так хорошо, — сообщает он. Но все же начинает медленно двигаться. Вернее, его живот перекатывается по мне. Вспоминаю, как в пионерском лагере бросались подушками. Иногда они плашмя падали прямо на живот.

Впечатление то же самое.

Смешно. Вместо того чтобы ощутить член, ощущаю живот. Может, он вообще выскочил? Так и есть. Сдал в размерах, и одна головка еще держится между моих губ. Пытаюсь взбодрить его рукой. Крепко сдавливаю у самого основания.

Дергаю резко и быстро. Получается. Наливается силой. Тычу им сама в себя. Вадим Борисович, видать, мечтал об этом. Блаженно засопел. Приподнялся на локтях, чтобы не сковывать движения моей руки. «Когда же ты, гад, кончишь?» — злюсь я.

В этот момент из него полилось. Вадим Борисович что-то бормочет и валится на бок. Можно перевести дыхание. Пока отдыхаю и злюсь на невозможность подмыться, Вадим Борисович, раскинувшись на спине, сначала прерывисто, а вскоре, войдя в раж, заполняет храпом душную темноту салона. «Хорош убийца — натрахался и спит», — думаю я. Сижу в темноте. Пью коньяк, заедаю конфетами. Спать совершенно не хочется. Чем бы заняться? Вынужденное безделье ужасно утомляет.

Случайно ногой переворачиваю коробку с презервативами, и идея приходит сама собой. Достаю из сумочки губную помаду и катушку ниток, которую вместе с иголкой на всякий случай таскаю с собой. В салоне довольно светло от выглянувшей полной луны. Это позволяет надувать презервативы, завязывать их, как воздушные шарики, и рисовать на каждом пухлую физиономию Вадима Борисовича в очках. Иногда получается очень похоже. Вообще-то я рисовать умею. В школе на уроках постоянно рисовала всякие шаржи. Могла бы стать художницей. Но для этого ведь учиться надо. Разукрашенные презервативы выпускаю через окно на волю. Но они никуда не хотят лететь. Наверное, нет ветра. Прыгают рядом с дверцей.

Некоторые пристроились на радиаторе. Парочка зацепилась за антенну. Смотрят через стекло на меня своими дурацкими мордами. Я продолжаю надувать и разрисовывать. Еще немного — и портрет Вадима Борисовича смогу рисовать с закрытыми глазами. Сколько же он накупил презервативов? Никак не кончаются. Уже губы устали и язык щиплет. Но зато уже почти весь «мерседес» утопает в мордах Вадима Борисовича, словно в белой пене. Давно я так не веселилась! Коньяк не кончается, презервативы — тоже, одна помада тает на глазах. Вадим Борисович продолжает храпеть. Ничего, проснется, увидит и порадуется от души, глядя на свое изображение. За этим милым занятием и не заметила, как просочился рассвет.

Какие мордочки получились! Умора! Губки бантиками, глазки пуговками, нос огурцом, волосы червяками извиваются на голове. Очки придают тупому выражению высокомерие и значительность.