Они улыбнулись друг другу. Арчер подумал, что для тюремщика и узника у них складывается несколько странный разговор. Она не была настоящей узницей, эта Мэри-Кейт Беннетт из числа прислуги, а он держал себя слишком уж внимательно для тюремщика.

— Об Алисе? А разве вы не знаете всего, что нужно? Или она не нашептала вам, что была здесь несчастна и предпочитала чувствовать себя не хозяйкой, а гостьей?

Девушка подошла поближе к витрине с бесценным алмазом. Ее глаза сверкали, как бриллианты.

— Как можно быть несчастной в таком месте? Здесь как в волшебном замке!

— Увы, в представлении Алисы здесь обитал не принц, а тролль.

Не в силах вынести ее сочувственный взгляд, он вернулся к окну.

— Некоторые считали, что я зря вышла за человека намного старше себя, — сказала Мэри-Кейт. — Но он был добр ко мне, а в то время я нуждалась в доброте.

— Поэтому вы убедили себя, что любите его.

— Нет. — Она посмотрела на него, и ее глаза показались ему глубокими, как море. — Я не верила, что полюблю, но обнаружила, что могу уважать его.

— Вы так его и не полюбили? Даже за его достаток и щедрость?

— Откуда вы знаете, что он был зажиточным?

— Обычная история, Мэри-Кейт. Старые женятся на молодых, искушая их не силой, а деньгами. Так был ваш пожилой муж добрым и щедрым?

Она огорчилась, и глаза ее потухли. Почему он решил, что увидит в них ее душу?

— Он был добрым по-своему. — Взгляд ее изменился, стал почти обвиняющим. — Но я не жалею о своем замужестве и не стыжусь того, что мечтаю о лучшей доле. Разве преступление — хотеть от жизни большего, чем весь день выносить ночные горшки?

— И сносить щипки фермеров?

Он улыбнулся, и она удивилась его нежеланию вступать с ней в спор.

— Им это удавалось не больше одного раза. — Презрительная гримаса исказила черты ее лица.

Арчер с неудовольствием осознал, что оказался ничем не лучше глупых лепных амуров на потолке, очарованных и все время радующихся.

Когда она ушла из комнаты, он не последовал за ней. Он дал ей возможность свободно гулять по Сандерхерсту — не только из жалости, но и желая выяснить ее намерения. Ему хотелось узнать, не попытается ли Мэри-Кейт сбежать. И что она захочет взять с собой в качестве вознаграждения? На оба вопроса он получил ответ, когда она положила голубой алмаз на место. «А поэтому, Арчер, ты испытываешь к ней теплые чувства?»

«Не глупи, приятель. Она лакомый кусочек. Обладает чувством юмора, способна заставить тебя раскрыть перед ней душу». Занятно: ведь он не слишком противился ее мягким расспросам. Она хитра. Нет, чертовски очаровательна!

Тем не менее он пошел в ее комнату, чтобы найти какие-нибудь свидетельства неискренности этой женщины. Но ничего не обнаружил в ее сумочке за исключением скомканного носового платка и двух фартингов.

На столике у кровати лежала тонкая книжка в кожаном переплете, которую она выбрала из тех, что он ей прислал. Открывая «Элегии», Сент-Джон вспомнил, что она не рассердилась на него за книги, а поблагодарила. Книга открылась на часто читаемой странице: «Отпусти мои жадные руки и дай им свободу утешать и ласкать, пленять и терпеть твою волю». В душе его гостья распутна, подумал он, кладя книгу на место.

В шкафу стояла маленькая ковровая сумка, дно которой протерлось почти до дыр. В ней лежала сорочка с пожелтевшими рукавами, щетка для волос, старая, оправленная в серебро, и пара аккуратно сложенных чулок. На полке лежала шляпа, на крючках висели ночная рубашка, халат, синий плащ и два платья, такие же уродливые, как и то, которое носила Мэри-Кейт.