Тон, интонация, с которой было произнесено это имя. Потому что это было имя кого-то, кто очень нравился, а не американского печенья — заставили Машку приоткрыть даже рот. Фи-Фи из розового превратился в бледнеющего. Ах, эти юноши, они все попробовали спать и любить себе подобных!

— Расскажи-ка нам про Куки. Какое имя… Он толстенький, сдобненький, как американская куки?

— Куки… — произнес мечтательно Фи-Фи, но тут же сменил интонацию. — Куки — это мерзкий «бой»! Он отравил мою жизнь. Сколько я из-за него пережил… Мне даже стало плохо на секунду, когда я его увидел и вспомнил все мои несчастья… Ох, Куки… Он был сумасшедшим, жуткий джанки, алкаш, вор, лгун, класснейший музыкант и нежный бой, мерзкий грубиян! Всё это Куки…

— Какой разнообразно талантливый! Бедный Фи-Фи… Любовь зла, полюбишь и печенье, — скаламбурила русская девушка.

— Quoi?! — оба француза еще не научились говорить по-русски.

Концерт проходил где-то в пригороде. Надо было ехать на РЭР. Уже по дороге к залу, помещавшемуся в каком-то местном ДК, может, даже коммуни-сгов, было видно, что за народ собирается на слушанье Ворлд Мюзик. Шли родственники и друзья. Мамаша певца с белым любовником. Музыканты из других групп Мировой Музыки, которых еще не пущали и зажимали. Бесплатная публика. Вели какого-то дядю из компании дисков, под руки, чтобы не убежал.

Они, конечно, прошли бесплатно. В небольшом кинозале потушили свет, и музыканты в темноте пробрались на сцену по проходам сбоку, потому что кулис на сцене не было. Потом было слышно, как барабанщик Эрве отсчитал — дум! дум! дум-дум-дум! и понеслось! Свет врубили и музыка громом огрела по головам. Машка с Марселем оказались прямо у усилителя. Прожектор уже освещал бегущего по проходу негритоса в алом комбинезоне из атласа. Машка засмеялась тихонечко Он был похож на негритоса из Бродвейского мюзикла. «Зачем он надел этот цирковой комбинезон??» — с ужасом думала она. Певец уже начал исполнять акробатические этюды, на авансцене. Он сделал несколько шпагатов, приседаний, что-то вроде стойки на руках, потом какие-то боксирующие движения, из breake, видимо, исполняемого в Нью-Йорке еще в 82-м году. Потом он наконец схватился за стойку микро двумя руками — скрыть дрожь в руках — и начал петь.

Филипп № 2 полустоял, видимо, на согнутых ногах, за пьяно, мотая головой с хвостом. Поддерживая певца на припевах вторым голосом. Эрве бил палочкой так, будто пиздил кого-то, поджав губы, слегка щурясь от своих же ударов, которые наносил сухо, с оттяжкой. Он классно играл, и певец его не заслуживал. Певец был уже весь в поту. Может, и из-за прожектора, направленного прямо ему в морду. Он, казалось, не поспевает за музыкой, за ритмом, и барабанщик будто сдерживает себя. Этот барабанщик должен был бы аккомпанировать Машке! Но он не будет, скажет только: «Мы будем работать вместе? Я слышал, как ты поешь. Класс!», а сам уйдет к Патти. И Мишель, басист, уйдет, и его маленький брат в большущей кепке — все они будут у Патти. Ну да, у нее будет продюсер, уже с 66-го года! А у Машки планы и идеи. И то — всего несколько лет как появились. Определились.

Машке было нервно на этом концерте. Может, потому, что она сама хотела бы выступать. И в то же время она с брезгливостью смотрела на этот зал, да и на публику. Хотела бы она петь для нее? Но разве она хотела петь для разинских клиентов? Все дело было в том, что петь. Если то, что нравится, в чем уверен, то и публика не важна, тем более что и не видишь ее со сцены, ослепленный прожекторами. А вот когда не уверен в том, что поешь, — тогда ищешь у публики поддержки, вглядываешься в нее: ну, как я? а? Здешняя публика была тихой, неинтересной. Машка была самой интересной. И ей хоте-лось кричать, принимать участие, а Фи-Фи ее успокаивал: «Ты его сбиваешь! Он забудет слова!» — смеялся он.