Я отрицательно покачал головой. Она положила папиросу в табачницу и опять засмеялась.

– Это очень нелюбезно, – сказала она. – Очень! Ты отказываешься от первой папиросы, которую сделала для тебя твоя жена!

Этот упрёк больно задел меня.

– Я возьму её, Гонория, – пробормотал я нервно, – но, милая моя, дорогая, я бы не хотел, чтобы ты курила!

– В самом деле? – она посмотрела на меня с полной беспечностью. – Жаль! Но делать нечего. Ведь и ты куришь – я видела.

– Да, я курю. Но я мужчина, а…

– А я женщина! – договорила Гонория спокойно. – И мы двое стали теперь одно. Я имею такое же право курить, как и ты, друг мой, так как мы с тобой нераздельны; и мы вместе будем наслаждаться сигарой после обеда.

– Сигарой!

– Да; или папиросой, как хочешь. Для меня решительно всё равно. Я привыкла и к тому и к другому.

Я сидел молча и не мог прийти в себя. Я посмотрел внимательно на мою жену и внезапно заметил какую-то мужественную, сдержанную решительность в её лице, которая изумила меня, – этот резко очерченный подбородок, которого я прежде не замечал. Смутное чувство тревоги пробежало по мне, как холодная дрожь. Неужели я ошибся в выборе жены? Не будет ли это прекрасное крупное существо, эта роскошно развитая женщина с богатырским здоровьем тяготить меня? Я старался избавиться от тревожившей меня мысли. Я всегда смеялся над слабовольными мужьями, которые позволяли жёнам командовать собою. Не суждено ли и мне изображать такую же смешную фигуру? Не будет ли и мной руководить железный жезл женщины? Нет, никогда, никогда! Я буду возмущаться, буду протестовать! А пока ведь мы только что обвенчались, и я не осмеливался высказать моих мыслей!

Глава 2

В этот вечер – первый после нашей свадьбы – я был свидетелем странного и замечательного зрелища. Это было после обеда в нашей собственной гостиной (мы заняли несколько комнат в прекрасном отеле на берегу моря, где намеревались провести медовый месяц). Жена моя вышла из комнаты, сказав, что вернётся через несколько минут. Я придвинул кресло к окну и смотрел на море. Немного погодя, я поискал в кармане и достал портсигар. Я любовно смотрел на него, но противился искушению закурить. Я решил не подавать примера Гонории. Если она подвержена такому неженственному пороку, то моя обязанность как мужа была воздерживать её от этого. Некоторые читатели могут спросить: «Если вам не было неприятно, что она ходит с ружьём, то вы должны были ожидать, что она усвоила себе и другие мужские привычки». Позвольте мне объясниться. Мне была неприятна её ружейная охота, очень неприятна; но я всегда был старосветским человеком со старосветскими взглядами (я стараюсь постепенно отделаться от них); одним из них было глубокое уважение и рыцарское почтение к дамам, принадлежащим к английской аристократии. Для меня они представлялись высшим олицетворением всего благородного и возвышенного в женщине, и я полагал, что то, что они делают, должно быть правильно и не только правильно, но и вполне благовоспитанно, так как их обязанностью и преимуществом было служить образцом наилучшего поведения для всех остальных женщин. Когда Гонория была еще мисс Маггс и стала заниматься охотой, она следовала примеру (как я читал об этом в модных журналах) трёх самых высокопоставленных титулованных женщин страны.