– Да? – еще выше вскинул брови мой друг. – Может, и за одной партой сидела?

– Сидела. В пятом классе. Честное слово! Веришь?

– Конечно, верю! Я вот тоже с Путиным в один детский садик ходил. Помню, мы с ним даже с горки вместе катались…

– Вот видишь, как нам обоим повезло: еще в детстве мы завели такие полезные знакомства!

– Да, мать, тебе-то можно хохмить: на тебе одновременно пять-шесть дел не висит.

– А на тебе висит?

– Только что шестое подкинули, – вздохнул Мельников, кивнув на стол.

– Что-то серьезное?

– Да как тебе сказать?.. И да, и нет. Какие-то два наркоши грабят женщин на улице поздно вечером. Бьют по голове, отнимают сумочки, украшения, снимают что-нибудь дорогое из одежды. Зимой, например, меховые шапки снимали. Года полтора уже хулиганят ребятишки, а мы все никак на них выйти не можем. Пока они еще никого не убили, так ведь это пока…

– Ну, так чего лучше! Давай я тебе помогу раскрыть это дело – с застреленной домработницей. И тебе подмога, и мне хорошо – заработаю…

– Да я что, против? Только ведь ты будешь мне мешать, я тебя знаю!

– Я?! Мешать?! Никогда! Вот смотри: сейчас получу нужные мне сведения и тут же испарюсь!

Он вздохнул и почесал за ухом:

– Ну, говори, что еще тебя интересует.

– Скажи, почему ты считаешь, что алиби у Удовиченко нет?

– Потому что его нет! Когда мы этого банкира в первый раз спросили, где он был в тот день, он ответил, что на квартире, которую снимал для этой стрекозы, он не был вообще, весь день, мол, провел в кругу семьи. А когда мы это опровергли с помощью бабушки-соседки, которая опознала этого субчика, тот стал изворачиваться, говорить, что ничего не помнит… Короче, память он тут же потерял и до сих пор не может толком сказать, где был в момент убийства.

– А может, он был в таком месте, что ему и сознаться стыдно?

– Ты имеешь в виду гей-клуб?

– Ну, так далеко я бы не стала заходить…

– Где бы он ни был, но раз не говорит об этом, значит, будет сидеть в КПЗ. Пока не вспомнит.

– Андрюш, почему ты так предосудительно относишься к Удовиченко? – возмутилась я. – Ведь еще неизвестно, может, человек не виноват?!

– Потому что он лгун. Зачем он соврал, что вечер провел в кругу семьи? Видела бы ты его лицо, когда мы это опровергли! Он так смутился! Потом вообще замкнулся и теперь молчит как рыба об лед.

– Обыск в квартире вы, разумеется, сделали.

– Само собой. И само собой, что пистолета там мы не нашли. Он же не дурак, этот твой Удовиченко, – как-никак начальник отдела в банке! Спрятал пистолетик и теперь придумывает, как бы побыстрее выпутаться.

– Нет, Андрюша, мой Удовиченко, я думаю, не виновен. Если бы это он спрятал пистолет, я бы его в два счета нашла, а так…

– Ты у нас, мать, конечно, профи, я не спорю, но, боюсь, тут ты сделала промашку: сдается мне, пальнул твой подзащитный в девушку, пальнул в хорошую. Понятное дело, по обстоятельствам, а не со зла, но тем не менее…

– Андрюш, а поговорить с подозреваемым дашь? – Я просяще-заискивающе посмотрела на Мельникова.

– Ишь, чего захотела! – возмутился он, но меня это не смутило: он всегда сначала возмущается на такую просьбу.

– Андрюш, всего только две минуточки!..

– И не проси!

– Полторы!..

– Тань, ты ведь прекрасно знаешь, что не положено.

– Андрюш, у нас много чего не положено! И при этом всеми на все положено.