Изменить размер шрифта - +
Мы почти снесли ее вниз, вытащили на улицу, где она села на землю, опершись спиной на меня, и сидела так прямо на ледяной корке, пока Берни бегала на рыбный рынок, чтобы выклянчить тележку. На эту тележку мы погрузили маму и покатили по запруженным народом улицам, вдыхая запах рыбы. Небо было пронзительно-голубым, яркое солнце безжалостно высвечивало рыбью чешую на дне тележки, в мостовой яростно сверкали слюдяные крапинки, тут и там вверх поднимались белые клубы пара – от новых теплых омнибусов, от ноздрей лошадей, из наших ртов. На ухабах тележку подбрасывало, и мама морщилась и стонала. Я держала ее за руку.

– Ты поправишься, Мэри, все обойдется, – повторяла Берни. – Экси останется с тобой. А я верну тележку рыбнику и кое о чем договорюсь.

Я посмотрела на Берни, ничего не понимая.

– Останешься с мамой, – повторила она мне.

К тому времени, когда нам открыли дверь, Бернис уже бежала прочь, громыхая тележкой по булыжникам.

 

Глава девятая

Объятия господа

 

– Да? – спросила женщина с бледно-желтыми волосами, собранными в жидкий узел. Глаза у нее были илисто-зеленые с красными искорками и часто-часто мигали, как будто мы вырвали ее из сладкого сна.

– Нам к женскому доктору, – прошептала я.

Дама оглядела нас с головы до ног, поведя большим, похожим на клюв носом.

– Моя мама очень больна!

Взгляд ее, казалось, прошивал меня насквозь. Я умоляюще смотрела на нее снизу вверх:

– Пожалуйста.

– Ох, чтоб тебя, – неожиданно сказала она. – Ладно, ангелочек. Заходите.

Внутри мама тяжело осела на скамью, обитую бархатом. Я испугалась, что на материи останутся пятна. Мама откинулась назад, коснулась затылком стены и закрыла глаза. Дыхание у нее было прерывистое, как будто воздух, выходя, цеплялся за ребра.

– Полагаю, вам нечем платить, – сказала женщина и вышла из комнаты.

Через минуту она вернулась с пожилым господином, выглядевшим вылитой ее копией, разве что с бородой. Оба были невысокие, очень белокожие, с длинными пальцами.

– Это доктор Эванс, – представила женщина.

– Поглядим, что тут у вас, – сказал доктор.

Он опустился на колени, взял маму за запястье и замер, глядя на часы.

Потом приподнял маме веко. Вздохнул, тоненько, точно заскулил. Ужасный звук.

– Пойдем с нами, милая, – сказала женщина маме. Мне она велела сидеть на месте и ждать. Маму увели в глубину темного холла, где поблескивала стеклянная дверь. Немного погодя поднялась суета. Мимо меня проносили простыни, какие-то сосуды. Я и не заметила, как стемнело. Щеку ласкала мягкая обивка, и я уснула – как была, в пальто и башмаках.

 

– Деточка. – Женщина с пучком волос (я уже знала, что ее зовут миссис Эванс) трясла меня за плечо. – Скоро утро, тебе нельзя здесь оставаться. Если хочешь, можешь пройти на кухню. Миссис Броудер даст тебе что-нибудь на завтрак.

– А моя мама?

– Она отдыхает.

Я спустилась по лестнице и очутилась в сумрачной кухне. Какая-то женщина месила тесто. Фартук, сверху испачканный в муке, словно делил ее тело на две части, верхнюю и нижнюю. Это и была миссис Броудер. Руки по локоть и даже нос были в муке. Она мурлыкала какую-то мелодию, но, завидев меня, замолчала.

– Кто такая будешь, милая?

– Экси Малдун.

– Ох. Наверное, ты дочь этой бедной одноручки, да?

Она догадалась, что мое молчание означает «да».

– Милочка ты моя! Давай я заварю тебе чайку.

Она отряхнула руки и поставила чайник на огонь.

Быстрый переход