– Е-мое! – пробормотала Надежда. – Что же это делается, а?!

Марьяну до дрожи напугало помертвевшее лицо всегда невозмутимой «железной леди», как называл Надежду Виктор. А еще он звал ее БМП – боевая машина пехоты, но это когда сердился, а чаще: «броня крепка и танки наши быстры», «мой бронежилет» или просто – «последняя надежда», потому что Надежда, с ее фигурой цирковой акробатки и внешностью размалеванной матрешки, была его бессменным, вот уже пятый год, личным телохранителем.

– Черт, черт, черт! – выкрикивала Надежда. Пистолет в ее руке трижды вздрогнул, и Марьяне показалось, будто он трижды выстрелил не пулями, а этим коротким словом. – А чего это я сижу? Где Витька? Почему он здесь, а я там?

– Наоборот, – поправила Марьяна, припав к парчовому подлокотнику дивана. – Он там, а ты – здесь. И что значит – почему? Здесь же Лариса! И Санька! Их надо охранять!

– Ну уж, имела я их в виду! – отмахнулась Надежда. – Мне платят не за то, чтобы я за Ларискиной юбкой следила. Санька – это вообще твоя забота, барышня, а мое место рядом с Хозяином. Может, он где-то с простреленной головой лежит, а я тут с тобой лясы точу!

В ее зеленых выпуклых, как бусины, глазах вдруг всплеснулся безрассудный бабий страх, и будь у Марьяны сейчас побольше времени, она непременно задумалась бы, а в чем, собственно, кроются корни воистину собачьей преданности Надежды Виктору – и глухой, сдержанно-почтительной, но нескрываемой неприязни к его жене. Однако сейчас было не до психоанализа. Стоило только вообразить, что произойдет с Санькой, Ларисой и с ней самой, Марьяной, если фанатичная Надежда вдруг решит бросить их и прорываться с боем на выручку Хозяину… А Виктор небось и ведать не ведает, в какой они попали переплет: сидит себе по горло в зеленой нильской воде на вилле Азиза или в его кабинете, занятый – также по горло – своими таинственными и опасными, как змеиный клубок, делами… Сбежит Надежда, а она, Марьяна, с этой бесполезной «береттой», останется единственной защитницей Ларисы и Саньки! Стоило лишь подумать об этом, как слезы невольно навернулись на глаза.

Надежда покосилась на ее вытянувшееся лицо и зло ощерилась:

– Да не реви! Что я, больная – под пули лезть? Волей-неволей будем тут вместе сидеть! Однако какого черта им надо, этим жареным петухам?

«Жареные петухи» – в устах Надежды был почти комплимент. Ненависть ее ко всем неевропейцам стала в команде Виктора Яценко притчей во языцех. Не раз ему приходилось отказываться от опытных, с прекрасными рекомендациями охранников, шоферов и прочего персонала только потому, что они принадлежали к лицам, как принято выражаться, «кавказской национальности», и Надежда ставила вопрос ребром: они – или она. Надежда отказывалась сопровождать на рынок повариху Ирочку, потому что там было «полно черных». Кавказские конфликты были для нее подарком судьбы! Однако обойтись без контактов с арабами Виктор никак не мог, в этом был смысл его бизнеса, и в Египте Надежде приходилось держать себя в руках. Впрочем, на переговоры ее не брали: мусульмане не допускают женщин на секретные переговоры, даже если это БМП. От вида двух других охранников, белокурых бестий Григория и Женьки, подкашивались ноги у любого темнокожего смельчака, ну а женщин здесь не принимали всерьез. Однако с местными жителями Надежда общалась с видом крайней брезгливости, а уж когда встречала негра – ее отвращением к «черномазому» мог бы восхищаться самый ярый куклуксклановец. Надежда была крутая, отъявленная расистка, и это служило поводом для неисчислимых шуточек в окружении Хозяина, однако сейчас впервые в голосе Надежды, кроме презрения к «жареным петухам», звучала еще и озабоченность, и даже нечто вроде встревоженного уважения.