Я заметил, что когда наши дети вырастут, все побережье застроят многоэтажными домами.

- Тогда давай порадуемся, что нам выпало жить именно сейчас. - Мэри обернулась к мальчикам. - Пока мы здесь, давайте постараемся все увидеть и все перепробовать. Другого такого шанса у вас не будет.

Я произнес:

- Надеюсь, вы проживете здесь очень долго.

- Ты хочешь сказать, что ты и?..

- Лангитокоуа. - Я помотал головой (вот он, решающий момент, а все мое отрепетированное вранье как корова языком слизала). - Мэри, был ли я хоть раз с тобой честен?

- Безусловно. Частенько.

- Я не был честен, и ты это знаешь. И я знаю. Я не имею права надеяться, что ты мне поверишь. Но я скажу тебе и себе правду, как на духу. Сейчас у меня ремиссия. Мы с Ланги вчера смогли сходить на праздник, поесть, пообщаться с людьми, развлечься. Но когда мне худо, это кошмар. Я ничего не могу - только дрожу, вою и потею, - а еще я вижу то, чего нет. Я...

Мэри прервала меня, пытаясь утешить.

- Ты не так уж плохо выглядишь. Я ожидала худшего.

- Я знаю, как я выгляжу. Каждое утро вижу в зеркале, когда бреюсь. Вылитая смерть, которую разогрели в микроволновке, - и это не красивое сравнение, а почти что научная истина. В этом году болезнь должна меня доконать. Если я и выживу, приступы все равно будут донимать меня до конца жизни - которая вряд ли продлится долго.

Воцарилась тишина. Чтобы нарушить молчание, Ланги поспешила спросить, не хотят ли мальчики кокосового молока. Они сказали, что хотят, и, достав мой хелетей, она показала им, как вскрывать зеленые орехи одним ударом. Мы с Мэри тоже решили посмотреть и отвлеклись от нашего разговора - тут-то я и услышал прибой. Шум разбивающихся о берег волн еще ни разу не достигал моего бунгало - все-таки до моря далековато.

- Я взяла напрокат "рейнджровер". В аэропорту, - сказала Мэри тоном, который в ее случае обычно означал "я вынуждена говорить о том, о чем предпочла бы умолчать".

- Знаю. Видел.

- Пятьдесят долларов в день, Бад, плюс пробег. Я не смогу долго за него платить.

- Понимаю, - сказал я.

- Мы пытались позвонить. Я надеялась, что ты достаточно здоров и можешь нас встретить или кого-нибудь послать.

Я сказал, что одолжил бы у Роба его джип, если бы она мне дозвонилась.

- Я и не знала, где тебя искать, но мы встретили туземца, очень красивого мужчину, и он сказал, что знаком с тобой. Он проводил нас, чтобы показать дорогу. - В этот миг по лицам мальчиков я понял, что с туземцем все не слава Богу. - От денег он отказался. Может быть, я зря предложила ему плату? Но он вроде бы не обиделся.

- Нет, все нормально, - сказал я.

Я был готов отдать весь свет, лишь бы отвести мальчиков в сторонку и поговорить с ними начистоту. Но изменило бы это хоть что-нибудь? Читая это, вновь переживая то, что случилось, я понимаю, что на письме теряется одна деталь - тот факт, что все произошло очень быстро. Между пробуждением Мэри и тем мигом, когда Ланги побежала в деревню за Робом, не прошло и часа.

Мэри лежала вся белая, белее песка. Исхудалая и белая-белая, очень похожая на меня.

- Он думал, что ты на берегу, и хотел поискать тебя там, но мы слишком устали, - продолжала Мэри.

Пока все. Честно сказать, я выбился из сил. Слова, которые я пишу сейчас левой рукой, расплываются у меня перед глазами, а культя, которой я придерживаю ежедневник, ноет. Сейчас я лягу и буду плакать - это я знаю точно, и Ланги будет укачивать меня, как ребенка.

Завтра продолжу.

***

17.02. Из больницы прислали самолет за Марком, но для нас мест в салоне на нашлось. Моей болезнью доктор заинтересовался куда больше, чем моей культей. "Доктор Роббинс отлично ее обработал", - сказал он.