Инспектор усмехнулся.

— Хотелось бы верить. Ладно, извинения приняты, если тебе от этого легче. А сейчас — встань, спиной к стене, руки вытянуть перед собой… Правила тебе известны.

Вошедший полицейский держал в руках «сбрую» — смирительный костюм для заключённых женского пола.

— Зачем это? — поразилась эль–Неренн.

— Ну как, — инспектор взглянул в глаза сержанту. Тот ухмыльнулся. — Если я правильно помню нашу пьесу, ты начнёшь сопротивляться, и к прокурору тебя придётся везти принудительно.

— Что вы! — поразилась девушка. — Я слышала, у нас новый прокурор. Было бы неуважением явиться к нему связанной. К тому же, вы обязаны прямо спросить меня, намерена ли я выполнять ваши предписания добровольно. Я знаю свои права.

Инспектор мысленно вздохнул. Головная боль. Иногда ему очень хотелось, чтобы эту светловолосую прирезали где–нибудь в грязном переулке. Как было бы хорошо — в конечном счёте!

— Эль–Неренн, намерены ли вы исполнять предписания органов правопорядка и правосудия добровольно?

— Да, инспектор, — та склонила голову.

Через три минуты принесли «угомон» — микстуру, подавляющую некоторые специфические возможности женщин. Эль–Неренн выпила горькую смесь с таким видом, будто ничего вкуснее в этой жизни не пробовала.

К прокурору она вошла так, словно её ожидал торжественный приём в президентском дворце.

— Что она делала ночью?

Вопрос застал сержанта врасплох.

— Простите, теариан?

— Она плакала?

Сержант удивлённо расширил глаза, но тут же вновь обрёл спокойствие. Вышел в соседнюю комнату и почти сразу же вернулся.

— Никак нет, теариан. Сидела у окна, смотрела на улицу. Предлагали ей снотворное — отказалась. Так и просидела до утра.

Инспектор прикрыл глаза. Эль–Неренн уже отправили в исправительное учреждение — «зверинец». У прокурора ничего интересного не случилось: девушка вела себя настолько спокойно и почтительно, что скука брала. Ни одной выходки, ни единого язвительного слова. Что это с ней?

— Принесите мне её дело. Полностью, все отчёты. Начиная с её задержания.

Сержант кивнул, и ещё через пять минут дело — три объёмистые папки — лежало перед инспектором. Ходили слухи, что семья Рекенте назначила неплохую награду за мёртвую или искалеченную эль–Неренн, и совершенно невообразимую награду — за живую и невредимую. Охотников за головами всегда хватает, но информаторы не сообщали, что кто–нибудь взялся изловить альбиноску.

Если её изловят, если увезут в Рекенте… Иммиграционная служба поднимет страшный шум. Уголовников и наркоманов никто не хватится, они мрут сотнями каждый день. Но эль–Неренн как–то умудрилась не сесть на «травку» или «пыль», не связаться ни с одной из банд, не стать «кошечкой» (хотя охотников до экзотики — белая кожа, красные глаза — порядочно). Врагов успела нажить, да и понятно: с таким–то язычком.

И книги. Всегда таскает с собой книги. Два тома энциклопедии, пару детективов, что–то ещё. Утверждает, что это — последнее, что осталось от имущества её семьи. Кого–то чуть не зарезала, когда пытались отнять книги. Дела…

2. Кровь и грязь

— С возвращением домой, — охранник дружелюбно оскалился, при виде эль–Неренн. Несколько раз девушке хотелось перекрасить волосы, но что делать с кожей? Носить всё время грим? В конце концов, она решала оставить всё, как есть. Одна такая на весь город, и это плохо. А может, на всю страну.