Изменить размер шрифта - +
Безотносительно к этому первые четыре цели, упомянутые Бжезинским, достаточно убедительно объясняют завоевание Сталиным этих государств-сателлитов и тот факт, что они были объектами военного наступления, которые как таковые не имели никакого отношения к коммунизму, мировой революции и т. д. Желание превратить эти государства в часть советской сферы влияния одинаково существовало бы и у царского, и у либерального правительства.

На Западе это нарушение обещания было в основном интерпретировано не только как признак сталинской ненадежности, но также как доказательство его намерения завоевать Европу и затем мир. В действительности его действия в принципе не отличались от позиции британских, французских и итальянских лидеров после первой мировой войны. Несмотря на принятие четырнадцати пунктов Вильсона, они настаивали, прикрываясь различными рациональными объяснениями, на территориальных приобретениях, согласованных в секретных договорах во время войны, которые были насмешкой над вильсоновскими принципами самоопределения. Они хотели извлечь свою выгоду из войны, и они нанесли Вильсону поражение. Сталин сделал практически то же самое, и он также использовал различные уловки, чтобы дать рациональное объяснение нарушению своего обещания. Он, возможно, действительно думал, что Рузвельт и Черчилль не воспринимали Ялтинскую декларацию до конца всерьез, и, может быть, он был удивлен, обнаружив их искреннее негодование. Вопрос заключается в следующем: если захват государств-сателлитов не был революционной акцией, был ли он актом русского империализма, отражающим желание России завоевать мир?

Не подлежит сомнению, что Советский Союз является наследником царской России. Как я отмечал ранее, индустриальное развитие потенциально богатой страны, такой как Россия, должно было привести к появлению сильной, промышленной России с любой идеологией, обеспечивающей управление правительством, которое может выбрать адекватные методы ее экономического развития.

Царская Россия была империалистической державой, такой же, как Великобритания, Франция и Германия. Ее главные стремления сводились к тому, чтобы получить порт в теплых водах (предпочтительно с контролем над Дарданеллами), подчинить Персию (в 1917 г. царская Россия согласилась разделить контроль над Персией с Великобританией) и расширить сферы влияния на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке. Правительство России не достигло желаемого успеха в своих попытках осуществления территориальных приобретений, особенно после поражения от Японии в войне 1905 г. Но совсем независимо от этого царский империализм был связан такими же ограничениями, как и другие европейские страны.

Что же это были за ограничения? Первый, и существенный, момент, приходящий на ум, это то, что европейский империализм XIX в. никогда не ставил своей целью мировое господство. Исследование истории европейской дипломатии с середины XIX в. и до начала первой мировой войны показывает, что из-за экономических интересов, соображений безопасности и престижа каждая держава желала приобрести новые сферы влияния; что существовали острая конкуренция, интриги, тайные действия, которые сегодня были бы названы подрывными, чтобы обеспечить Советскому Союзу статус обвиняемого, но серьезных попыток господствовать в мире не было. Даже кайзер и Гитлер, несмотря на их агрессивные позы, никогда не помышляли о мировом господстве. Гитлер, даже в наиболее экспансионистские периоды, никогда не хотел большего, чем гегемония в Западной Европе и приобретение определенных территорий за счет Чехословакии, Польши и России. Ни Англия, ни Соединенные Штаты в его мечтах никогда не входили в состав его империи. Правда, гитлеровские солдаты пели «Morgen Gehort Uns die Ganze Welt» («Завтра весь мир будет принадлежать нам»), но это относилось к царству идеологии нацизма и было не более серьезным, чем его «социалистические» обещания. Несмотря на свое полубезумие, Гитлер был в достаточной степени реалистичен (а также в достаточной степени подконтролен своим промышленным и военным советникам), чтобы понимать, что завоевание мира неосуществимо, даже если он, может быть, и мечтал об этом.

Быстрый переход