Праздновали осеннее равноденствие. В этот день происходит посвящение в студенты первокурсников астрономического отделения физфака. Вошел Михалыч со свитой. Все приготовились увидеть гвоздь программы. Михалыч, прежде чем включить ноутбук, сказал с сугубой серьезностью: «Материал подлинный. Не вздумайте усомниться». Но с первых же кадров в зале раздался дружный смех. Выскочил Юра Пенкин и, силясь всех перекричать, заорал: «Это было, было!» Зрители захохотали еще пуще. «Адам! где твоя Ева?» Маша покраснела, хотела убежать, но Олег Борисович удержал. Досмотрели до конца. Директор обсерватории лично поблагодарил профессора Хлумова. «Особенно хороши были кадры с нашей вахтершей. Отличный розыгрыш. Такого удачного праздника без вашего участия, профессор, не получилось бы». Михалыч с друзьями важно прошествовал к себе. По дороге консьержка, не отлучавшаяся с поста, заметила Михалычу: «Кажется, они безнадежны». Михалыч не поднял на нее глаз.

Кто безнадежен? только наши сотрудники или всё человечество? Михалыч чувствовал неисполнимость возложенной на него миссии. Не преодолеем мы земных законов физики, коим учим студентов, не станем равными богам. Желтый лист, прилипший к стеклу, печалился вместе с Михалычем и всей его компанией. А изменчивое чудо более не появлялось. Похоже, оно в намерениях своих оказалось столь же изменчивым, как и в своей внешности. Но старшинство в группе избранных за Михалычем сохранилось. Теперь прозрачные боги старались подловить минуту, когда Михалыч выйдет на крыльцо – провожать Олега Борисовича с ребятишками до дверцы мерседеса. Приземлялись и затягивали в пасть своей тарелки всех четверых. Юру Пенкина игнорировали.

Снежинки уж порхали – Михалыч раздетый вышел как всегда провожать. ОНО село рядышком с чуть присыпанным снежком мерседесом. Заглонуло четверых и ринулось куда его иллюминаторы глядят. Припланетилось где-то в неизвестной Михалычу галактике, высадило людей и улетучилось. Что за манера. У Михалыча дома молодая жена и сын ходит во второй класс. Хоть бы сказали, вернутся или нет. Небо немного белесое, но дышать можно. Зеленая растительность, не деревья, а что-то вроде буша. Высокий кустарник. Местные бушмены вышли обнюхать пришельцев. Неодетые, в коротеньких юбочках из соломы. Всем, даже и Михалычу, стало жарко. Поскидали кто что мог. Бушмены оказались длинноруки и держались не очень прямо, часто хватаясь руками за землю. Лба почти нет, и бровей нет. Шерстистая грудь, и кудрявые волосы на голове торчат вверх на четверть метра. Огромные ноздри, и всё нюхают, нюхают, кто к ним пожаловал. Связной речи тоже нет. Так, несколько звуков. Э-э-э. О-о-о. Щщщ.

«Что будем делать?» - спросил Михалыч более искушенного Олега Борисовича. «Пожалуй, у нас на Земле таких отсталых племен не встретишь. Но ситуация довольно простая. Попробуем что-нибудь им дать в знак нашего дружелюбия. Ну, скажем, одежду». И он протянул вышедшему вперед бушмену свою куртку. Тот взял, сказал: «И-и-и». Тон был миролюбивый. Далее разыгралась басня «Мартышка и очки». Бушмен прилаживал куртку наподобие штанов, суя ноги в рукава. Цивилизованные пришельцы расценили это как зачатки стыдливости. «Представим себе, что мы миссионеры», - сказал Михалыч спутникам. Снял с себя крест (простенький серебряный) и попытался надеть бушмену. Голова не пролезала. Расстегнул, хотел чин-чином застегнуть на шее бушмена. Не вышло – шеи почти что не было. То есть просто не было. Голова стояла на плечах как влитая. Бушмен крестика не взял – рука заняты манипуляцией с курткой. Остальные семеро бушменов стояли поодаль. Витька шепнул: «Не подзывайте их, не надо». Михалыч надел свой крест. Первая миссионерская попытка не удалась. Михалыч издали начал показывать семерым бушменам, сохраняющим неподвижность, как нужно креститься – с правого плеча на левое. Бушмены копировать жестов Михалыча не стали, а приблизились и потянулись к лежащей не земле одежде – двум подростковым курткам и Михалычевой жилетке.