– С верхним этажом есть связь, там у них станция дозиметрического контроля, там пульт с детектором, а выносные блоки наверху. «Лейтенант» сказал, он там, у телефона… И дизель скоро починят…

– А что за выносные блоки?

– Ну, один блок гамма-излучение определяет, другой – бета-излучение, третий – альфа… Это я сам знаю.

– Из курса ОБЖ?

– Нет. Когда сюда собирался, читал.

– Зачем?

– Интересно было… И страшно… Я же сюда не хотел идти. Боялся. На полигоне в пейнтбол играть – пожалуйста. А под землей стремно. Пацаны под землю лазят, ну, каменоломни там, коллекторы, а мне страшно. Девушка подкалывает: мужик ты, спрашивает, или просто так выросло… А тут эта экскурсия… Черт меня дернул билет сюда взять! Думал, привыкну, а тут такое…

– Что, «такое»? – удивленно протянул Леша. – Радуйся, что жив остался.

– А мама! А Вика! Им же всё, кранты!

– Не переживай ты, они в метро спустились, – сказал я.

– Какое метро? Там нейтронка, по ходу, шарахнула! А это такая радиация, что пипец! Атомный взрыв – это пятнадцать процентов радиации, а нейтронный – восемьдесят пять. Радиация над нами триста тысяч рентген была! Триста тысяч! А станция метро – это необорудованное убежище, там нет герметичных дверей, кратность ослабления радиации, максимум, пятьсот. Они там шестьсот рентген получили, это почти стопроцентная смертность в течение одной недели…

– Да нет, Болгаров про тридцать тысяч рентген говорил, – разволновался я.

– Не было тогда ничего, поэтому и говорил. Тридцать тысяч рентген – это когда атомная бомба, а когда нейтронная той же мощности – это в пять раз больше. И еще от расстояния зависит… Боеголовка совсем рядом разорвалась…

– Вот я и спрашиваю, почему выносные блоки уцелели? Их бы взрывом расплавило.

– У нейтронной бомбы слабый взрыв, там больше радиация, поэтому и не расплавило ничего… Там всего пятнадцать процентов на энергию взрыва уходит. У атомной бомбы – пятнадцать процентов радиация, а все остальное уходит на разрушения; у нейтронной же все наоборот…

Валера говорил убедительно, но я слушал его вполуха. Голова была занята мыслями о родных и близких. От нейтронной бомбы в подвале не спрячешься. Там кратность ослабления совсем никакая. И метро, пожалуй, не самая лучшая защита… Неужели погибнут все, кто мне дорог?..

– А у нас какая радиация? – спохватился вдруг Леша.

– Ну, не знаю, не замеряли… Там, наверху, ну над нами, там замеряли. Там восемьдесят рентген… У нас, я думаю, меньше…

– Намного меньше?

– Да нет, почти то же самое. Ну, может, семьдесят рентген в час.

– А это много?

– Не очень. Человек чувствует недомогание и усталость. Как правило, обходится без серьезной потери трудоспособности… Ты вот почему лежишь? – хлестко спросил вдруг Валера.

– Так недомогание… Точно, недомогание какое-то! – взбудоражился Леша. – Чувствую, что-то не так. А это радиация! Твою мать!

А ведь и я чувствовал себя физически разбитым. Лень вставать, куда-то идти, лежать бы и лежать… А ведь это действительно радиация. И она витала в темном воздухе, насыщая плавающую в нем пыль, что хорошо была видна в луче фонаря. Радиация ионизировала клетки моего тела, разрушая хромосомы и угнетая жизненные процессы. Она убивала меня изнутри… И какой теперь смысл в чем-то изобличать Валеру? Да и незачем сжигать клетки головного мозга в топке мыслительных процессов, когда ясно уже, что ядерный взрыв – неоспоримый факт.