Казалось, императрицу удовлетворил его рассказ, хотя, скорее всего, она обо всем уже знала.
— Вы прекрасный рассказчик, господин маркиз! Поэтому я позволю себе злоупотребить вашей снисходительностью. Совершает ли королева верховые прогулки?
— Она берет уроки верховой езды, и ей подают спокойных лошадей, не слишком молодых и приученных передвигаться шагом; также для нее готовят утоптанную площадку без каких-либо препятствий.
Ему показалось, что его осторожный ответ не удовлетворил императрицу; взор ее помрачнел.
— Период траура закончился, и, говорят, при дворе снова начались балы.
Он утвердительно кивнул.
— Ее величество пожелала, чтобы отныне, как и положено, двор собирался вокруг нее, а не вокруг мадам тетушек. Во время карнавала не обходится без балов и маскарадов; последний бал состоялся накануне моего отъезда из Парижа. Король появился на нем в костюме времен Генриха IV.
— И эти развлечения заканчиваются под утро…
— Глубокой ночью…
— И королю это нравится?
Вопрос был поставлен прямо, и на него следовало отвечать.
— Его величество не увлекается подобного рода празднествами. Он участвует в них только потому, что они нравятся королеве, и именно поэтому он сам придумывает новые развлечения, в коих не без удовольствия принимает участие.
Неутомимая Мария Терезия продолжала допрос, напоминавший странную игру, в которой удрученному Бретейлю отводилась роль зрителя. Вопросы становились все более определенными, но Николя отвечал быстро и почтительно, делая вид, что сообщает совершенно секретные сведения. Его не в чем было упрекнуть. Постепенно любопытство императрицы исчерпалось, и она начала делать паузы; иногда в замешательстве она принималась терзать свою мантилью, в то время как нога ее мелко дрожала. Сумев сохранить хладнокровие, Николя продолжал защищать королеву, избегая давать прямых ответов. Посол с интересом наблюдал за их словесной игрой, в которой маркиз де Ранрей, словно мячик, куртуазно отражал настойчивые нападки государыни на ее венценосную дочь.
— Хорошо, — заключила наконец Мария Терезия, — не стану больше злоупотреблять вашей снисходительностью. Очевидно, господин маркиз прошел хорошую школу…
Она не закончила фразу.
— Господин посол, как вас встретила Вена?
— Ваше величество, в Вене я нашел прием вполне соответствующий тесному союзу, существующему между нашими двумя странами.
Императрица обсудила несколько вопросов, пока, наконец, не перешла к делам в Польше.
— Я знаю, — произнесла она, — раздел этого несчастного королевства темным пятном лег на мое правление. Однако обстоятельства оказались сильнее моих принципов; чтобы противостоять неуемным аппетитам русских и пруссаков, я сама, уверенная в их неприемлемости, выдвинула завышенные требования, полагая, что они приведут к прекращению переговоров. К моему великому удивлению и огорчению, король Пруссии и царица со всем согласились. Опечаленный до чрезвычайности господин Кауниц, рискуя навлечь недовольство на свое министерство, изо всех сил пытался противостоять столь жестокому решению вопроса. Как было бы хорошо, если бы мы наконец смогли положить этому предел!
Вздохнув, она промокнула глаза носовым платочком. Затем, покопавшись в кармане, она извлекла коробочку с собственным портретом, обрамленным бриллиантами, и протянула ее Бретейлю; Николя она вручила кольцо с бриллиантом.
— Примите, господа, эти вещицы на память, как знак живейшего удовлетворения, доставленного мне подарком королевы.
Сев в карету, Бретейль принялся обдумывать депешу Вержену; он шевелил губами, словно оттачивая чеканные формулировки и выстраивая гармоничные периоды. Видимо, размышления побудили его снова спросить Николя, каким образом он намерен передать в Версаль доклад о смуте в Богемии, известие о которой поступило к нему из первых рук. |