— Согласись, мы имеем право знать! — возмутился Петька. — Пимен, чего молчишь?! Призови Господа в свидетели!

— Не словоблудь! — коротко, но с сердцем ответил монах.

— Хорошо, хорошо, расскажу, чтобы вы не разругались! — согласился полковник. — Только учтите — это еще рабочая версия.

Он присел на лавке, вытянув усталые ноги, уперев их в бревенчатую стену, за которой шумел неумолчно лес.

— Я почти уверен, что мултанские вотяки не замолили Конона Матюнина, — начал он. — Так что постановление Сената и ходатайство обер-прокурора Кони, на мой взгляд, верные, и делают честь нашей системе правосудия. Во-первых, язычники должны были скрыть тело, а не бросить его на тропе, хоть и на земле русской деревни. Во-вторых, я видел киреметище своими глазами. Это место очень укромное. В отличие от родового шалаша, расположенного рядом с сельской управой! В конце концов, невозможно себе представить, чтобы люди, хоть они и язычники, имели желание спокойно жить, любить, растить детей в доме, где свершают столь страшные обряды!

Во-вторых, полагаю также неправомерной версию о том, что Матюнина убили и изуродовали русские, чтобы на вотяков потом свалить. Зачем тогда на своей земле тело бросать? Две версты — и тело у вотяков окажется! Еще и на сосну его можно подвесить для пущей правдоподобности! В общем, на мой ум, все в этом деле настоящее, никаких притворств нет. Если бы были притворства — не было бы стольких очевидных неувязок, легко устранимых.

Порыв ветра загудел в трубе, что-то стукнуло в стену, точно живое. Близкий лес напоминал о себе. Кричевский поежился, проверил револьвер у изголовья на полу, и продолжил:

— По моей предварительной версии, это действительно жертвоприношение. Матюнина принесли в жертву кладоискатели, для открытия клада. Во-первых, эту мысль подал мне причетник Богоспасаев, когда рассказал, что сам убитый бродяжничал с заступом, и имел руки сбитые от долгого копания земли. Во-вторых, вся округа тут полна этими кладокопателями, и что-то находят ведь, раз монетки от поры до поры на базарах появляются. Вот отчего нищий Матюнин из села Нырты тащился в эдакую даль, за тридевять земель киселя хлебать. Счастья легкого искал. И проделывал он это, я полагаю, не один год кряду. Это можно будет легко проверить.

Сегодня я доподлинно узнал, что Матюнин ночь с третьего на четвертое мая ночевал в Кузнерке. Санников-старший припомнил, что у того, кто бумагу на фамилию Матюнина представлял, руки были перевязаны. А вот сын его, принимавший человека из Ныртов вечером четвертого мая, никаких повязок на руках не видел! Если добавить сюда этот злополучный азям с приметной синей заплатой, которую сын опять же не видел, то получается, что либо это был не Матюнин, либо руки у него вдруг выздоровели и азям он обменял! Кроме того, ночевал он третьего мая не один. С ним, со слов Санникова-отца, в доме ночевали еще двое бродяг, причем они разговаривали друг с другом. Утром Матюнин встал тихо и покинул дом, никем не замеченный. Двое других бродяг всполошились и тоже выбежали ни свет, ни заря. Возможно, они вместе искали клад, а когда найти его в очередной раз не удалось, родилась в их умах, воспаленных видениями сундуков с золотом, идея покропить эти сундуки кровушкой человеческой! А для этой цели нужен им был некто, обряды знающий. Кладоискатели — те же язычники, обрядам прямую силу придают, и неукоснительного соблюдения для удачи дела требуют.

— Жрец! — выкрикнул сидевший тихо, как мышь, Шевырев.

— Точно так, Петенька, — сказал Кричевский. — Жрец. Вот этого-то жреца я сейчас и ищу.

— Но как же тело попало на тропу? — спросил в задумчивости брат Пимен. — Не на тропе же клад?

— Не знаю пока, — вздохнул полковник, согнув и массируя пальцами больное колено.