Нина заморгала, наклонилась было к бардачку, но зависла с протянутой рукой и вдруг сказала:

– Фиг с ним, пусть тебя радует. У меня всяких кошельков – армия. Носи на здоровье! А то несправедливо получится – мне все, а тебе хрен под нос. Не по‑дружески.

Я почувствовала раскаяние. Не следовало столь вдохновенно врать! Ниночка оказалась способной на широкий жест. Завтра найду способ объяснить ей, что единороги – сказочные животные, живьем их никто не видел. Хотя, может, милые создания все‑таки жили на планете в библейские времена, а наши предки попросту истребили их?

Глава 7

Когда Эмма взяла коробочку, я спросила:

– Она?

Поспелова, ничего не сказав, откинула крышку, схватила медальон и сняла очки.

– Жаклин… – прошептала она, – сейчас… вот тут… должен быть запорчик… Вау, опять!

– Что случилось? – воскликнула я.

– У меня гелевые ногти, – пояснила Эмма, – и я вечно их ломаю. Да ладно, позову Лику, она это исправит.

Я уставилась на указательный палец хозяйки дома – вместо длинной, покрытой оранжевым лаком ногтевой пластинки я увидела нечто короткое, серое, безобразное. Очевидно, огонь, который изуродовал Эмму, затронул кончики пальцев, а сама кисть смотрелась безупречно.

– Видишь? – повторила Эмма.

– Не велика беда, – пожала я плечами.

– Я про медальон, – зашептала Поспелова. – Смотри, он открылся, здесь фото. Соня! Дядя Костя… платье… Вот, вспомнила! Оно красное, с бисером. Такое только у нее было, то есть… О нет! Нет!

Эмма схватилась за голову и рухнула на диван, медальон выпал из ее рук на ковер. Я подняла его, внимательно посмотрела на небольшой снимок – с него улыбалась девушка – и кинулась к Эмме.

– Ты вспомнила?

– Да, – простонала она и уронила очки.

– Не может быть! Так сразу?

Эмма перестала раскачиваться из стороны в сторону.

– Да, – решительно произнесла она. – Ужасно! Помоги мне…

– Все, что хочешь! – опрометчиво пообещала я.

Эмма надела очки, взяла телефонную книгу, набрала номер и сказала:

– Арий, можешь зайти ко мне? Срочно! С бланком для завещаний. Поторопись, пожалуйста.

– Что ты задумала? – забеспокоилась я.

Поспелова отошла к одному из больших окон и повернулась к нему лицом.

– Все понятно, – прошептала она. – Деньги! Мама оказалась права. Вернее, не мама, но… Анна Львовна. Господи, отомсти ему!

– Кому? – испугалась я.

– Иезуитский план, – шептала Эмма. – Платье… Да, в нем все дело. И лицо… Скажи, как я выгляжу?

– Просто замечательно, – дрожащим голосом соврала я, – молодая, стройная…

– Прекрати, – оборвала мой лепет Эмма. – Жуткая морда, родная мать не узнает. Да и умерли они!

– Кто? – спросила я.

– Мамы, – почему‑то во множественном числе ответила Эмма. – Платье… Второго такого в Москве не было!

Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать за страданиями Эммы. Раздался резкий звонок, потом другой. Поспелова поежилась и пошла в прихожую. Мне стало тревожно, но тут хозяйка крикнула:

– Вилка, мы с Арием составим документ, а ты его засвидетельствуешь, ладно?

– Конечно, – подтвердила я и встала у окна.