23. Гергард Наполеонович и тетка Анна поженились. Вскоре у них родился мальчик, которого они тоже не могли назвать Ваня или Петя, и на его беду назвали Джемсом. В школе его дети дразнили «джем». Он ходил с «бабочкой» и с кружевным воротником. Белые ресницы, белые брови. Во дворе его звали Женька.

В сорок пятом году Джемс погиб, дойдя до Берлина в штрафном батальоне. Подростком он был хулиган. Тетка Анна в церкви заказала поминальную молитву и написала: «Помянуть — Евгения». Побоялась, что «Джемс Гергардович» в одно ухо Богу влетит, в другое вылетит.

Много лет она искала, где он похоронен. Наконец, ей пришло письмо:

«Нашли имя вашего сына в архивах погибших под Берлином. Высылаем фотографию его могилы».

На фотографии река Рейн, пологий берег, высокий тополь, обелиск со звездой и надпись:

«Денис Гордеевич Цвирко».

24. Когда тетка Анна и Гергард Наполеонович поженились, они жили очень бедно, но счастливо. Анна вещи донашивала за Фаиной. Как и старшая, Маруся. Та была замужем за священником, отцом Никодимом, а тогда это не пользовалось почетом.

Со временем Гергард Наполеонович перешел работать в Кремль помощником коменданта. Ему дали форму со «шпалами» на гимнастерке, кожаный портфель. Это был пик их жизни с теткой Аней. Они стали очень обеспеченные. Хорошая квартира в Кремле, кремлевские продуктовые пайки. Анна ходила модная, наряженная. Джемс надел тогда свою «бабочку» и кружевной воротник.

Тетка Анна всем делала подарки, звала в гости, устраивала вечеринки.

И вдруг в Кремле начались аресты в связи с подозрением в шпионаже. Одним из первых (с таким-то отчеством!) арестовали нашего Гергарда Наполеоновича.

Из отдельной кремлевской квартиры Анну перевезли в деревянный стоквартирный барак. Теперь она мыла полы, выполняла всю черную работу.

Но потом ее вызвали куда следует, и человек в форме по фамилии Лялин ей сказал:

— Вы должны отречься от своего мужа и подтвердить, что он шпион. Если нет — то вас тоже ждет арест и многолетняя ссылка. За сына не беспокойтесь, с ним будет полный порядок — его сдадут в детский дом.

И предоставил ей несколько дней на размышление.

И вот наша тетка Анна пришла в свой барак, закрылась у себя в комнате, села на стул и думает:

— Эрик, радость моя, любовь моя, жизнь моя, смерть моя, никогда я не отрекусь от тебя, пусть они что хотят со мной делают, я им ничего не подпишу. Пусть меня растерзают, на части разорвут — не поверю, что ты немецкий шпион. Даже если мне скажут, что ты французский шпион, не поверю! Хотя твой отец — Наполеон. Ты верный ленинец, коммунист, настоящий большевик, да я перед самим Господом Богом могу поклясться, что у тебя и в мыслях не было работать на иностранную разведку. Хоть меня на каторгу сошлют, не подпишу я этот подлый донос!..

Тут она живо представила себе свой арест, ссылку, товарные вагоны, лесоповал или бескрайние степи, голод, надсмотрщиков, холодный ветер, ледяную воду и — в любом случае — вечную разлуку.

— Все равно, — тетка думала. — Будь что будет. Иначе как я нашему сыну в глаза посмотрю?…

Тут она вспомнила про Джемса, что, когда ее арестуют, его сдадут в детский дом.

Она представила себе чужие стены, железные кровати, серое белье с лиловыми размытыми печатями «Детдом…» (номер неразборчиво), запах хлорки, очередь в столовую, алюминиевые миски, стриженые головки, чужие люди, косые взгляды…

— Эрик, жизнь моя, смерть моя, — думала тетка Анна. — Только не это.

Теперь перед ее мысленным взором возникла такая картина: она, тетка Анна, пишет донос, что ее муж иностранный шпион, проникший в сердце Кремля и тем самым нанесший Стране Советов невосполнимый ущерб.